Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев

16 000 бомб!

После подобного заявления головы у членов Спецкомитета просто не могли не закружиться. Им наверняка показалось, что ещё чуть-чуть, и на-гора будут выданы десятки тысяч единиц смертоносного оружия. Спецкомитет немедленно постановил:

«Считать необходимым доложить Председателю Совета Министров СССР товарищу Сталину И.В. о проделанной за 1947 год научно-исследовательской и практической работе в области использования атомной энергии».

Берия спешил поставить вождя в известность об успехах и достижениях советских атомщиков.

Хотя…

Достижения и успехи были пока только на бумаге. И в мечтах учёных. А реальных атомных бомб в распоряжении страны Советов по-прежнему не было! Да и откуда им было взяться, когда первый промышленный уран-графитовый реактор ещё только возводился. А ведь именно он должен был дать плутоний — взрывчатое вещество для атомной бомбы.

И 27 февраля 1948 года Спецкомитет вновь рассмотрел вопрос «О командировании тт. Ванникова, Первухина и Курчатова на комбинат № 817 для обеспечения подготовки к пуску и пуска комбината». Первухин посылался на Урал на две недели, Ванников и Курчатов — «на период подготовки и пуска комбината».

Михаил Первухин впоследствии писал:

«Все эти месяцы Игорь Васильевич забывал об отдыхе и сне. Как толь, — ко начался монтаж промышленного реактора, он неотлучно находился на площадке строительства… Ежедневно по нескольку раз он проверял ход монтажа агрегатов. Его можно было видеть и на укладке графитовых блоков, и на химводоочистке, и в лаборатории…».

О той же поре — в рассказе Игоря Головина (того самого, о ком так неуважительно отзывался Яков Терлецкий):

«Когда шла кладка, пригласив Завенягина и Ванникова, он опускал вместе с ними урановые блоки в каналы, воодушевляя этим людей и показывая, насколько важен этот этап подготовки к пуску атомного реактора.

Когда было всё готово для испытаний, Курчатов вновь занял рабочее место оператора пульта… Рядом — ответственный физик, вместе с которым Игорь Васильевич работал на физическом атомном реакторе в Москве. На протяжении многих часов Курчатов регулировал и управлял реактором, пока не вывел его на мощность в несколько киловатт и не убедился, что физика этого реактора правильна, и что всё идёт так, как надо».

А вот воспоминания лаборанта Лаборатории № 2 Бориса Александровича Прядёхина:

«Игорь Васильевич почти ежедневно заходил к нам, интересовался результатами измерений, ходом выполнения работ. Приветствуя, он часто говорил:

— Здравствуйте, профессора!

Мы, подражая ему, в своей среде тоже пользовались этим выра, жением или аналогичным:

— Здравствуй, учёный! Как дела, профессор?

Выражение долгое время жило среди нас…

Характерная деталь, по которой безошибочно можно было определить его настроение: во время разговора он гладил бороду ладонью сверху вниз — признак хорошего настроения, если тыльной стороной руки поднимал бороду кверху — чем-то недоволен. Но внешне он этого не показывал и внимательно выслушивал до конца».

Николай Власов:

«Часто Игорь Васильевич звонил сам и приглашал к себе в кабинет. Ожидания в приёмной он не допускал, в назначенное время можно было прямо входить в кабинет. Но долгие затяжные беседы в рабочее время не вёл, довольно быстро заканчивая разговор добродушным, но категорическим пожеланием:

— Ну, отдыхай!..

Размышлять о делах, решать какие-то вопросы и проблемы он, по-видимому, не прекращал никогда. Вероятно, даже сны, которые он видел, были наполнены деловыми сюжетами. Часто очень поздно ночью он из дома звонил по телефону:

— Ты ещё не спишь? Заходи-ка ко мне на минутку!».

Первый промышленный реактор ещё только строился, а уже вовсю проектировали второй. Слово — Анатолию Александрову:

«Было начало 1948 года Я в это время занимался разработкой проекта следующего реактора…

Проект первого реактора делал Доллежаль. Я к нему приехал. И изложил ему всякие соображения насчёт того, какой должен быть следующий реактор. Тот мне гордо заявил, что надо повторять первый. Я уж к этому времени понимал это дело прилично. И я ему сказал, что вот там-то, там-то и там-то сделаны решения неудовлетворительные. Но он как-то ко мне противно отнёсся, что ему, мол, виднее, какие решения удовлетворительные, а какие нет. Тогда я ему сказал:

— Ну, ладно, значит, раз у нас общего языка не находится, то я буду искать другие пути.

И мы с ним распростились тогда.

Я, по рекомендации Ванникова, познакомился с Еляном, директором и генеральным конструктором 92 завода в Горьком. Это очень был сильный человек, инженер великолепный. Он называл Доллежаля — «дирижабль», видимо, ненавидел, так сказать всеми фибрами своей души. И старался сделать что-то другое. И с ним мы занялись разработкой следующего варианта реактора.

Первый реактор пошёл в середине 48 года И оказалось, что в целом всё, что там придумано, это хорошо придумано. Но некоторые вещи оказались плохие. Например, система разгрузки блоков была не очень хороша…

Был неудачно выбран способ влагоудаления.

Большие трудности вызвала система контроля расхода воды через каналы.

Потом всё это постепенно ликвидировали».

Устранять недостатки конструкции было делом почти что святым, однако шло оно с превеликим трудом. Почему? Вновь обратимся к Анатолию Александрову:

«Потому что каждый человек, с чем бы он ни работал, он привыкает. И давать ему что-то новое, это, можно сказать, смерть. Чрезвычайно трудно это идёт!

Например, на первом аппарате были применены ртутные расходомеры. А так как там тысяча каналов было, значит, тысяча штук этих расходомеров, а в каждом около 200 кубиков ртути. Какая вредность в эксплуатации! Ужа. с, что такое!

Мы, конечно, разработали расходомер нертутный.

Было всё: были доносы, что замена ртутных расходомеров — это будет, значит, погибель и так далее. Мы вынуждены были уже во время строительства этого реактора выставить группу расходомеров, кажется, штук сто, гонять их непрерывно — круглосуточно! Менять как угодно режимы и показывать каждый день всякому начальству, что они работают, не выходят из строя».

На том же заседании Спецкомитета (27 февраля 1948 года) был рассмотрен вопрос «Об использовании репатриантов и спецпереселенцев на строительстве объектов Первого главного управления». Докладывал Берия. Решение приняли такое:

«Поручить тт. Ванникову (созыв), Абакумову и Круглову в 3-дневный срок рассмотреть и решить вопрос:

а) об использовании репатриантов на строительстве заводов "Б", "В" и "С" комбината № 817;

б) об использовании высвобождающихся в ближайшее время на строительстве комбината № 817 спецпереселенцев (немцев) для строительства других объектов Первого главного управления».

Это решение привлекает к себе внимание одним любопытным нюансом: бывший глава НКВД Лаврентий Берия давал указание бывшему узнику Лубянки созвать на совещание министров МГБ и МВД и втроём решить судьбу других «зеков»! Какую же фантазию нужно иметь, чтобы придумать такой сюжет!..

27 марта 1948 года Спецкомитет собрался для принятия всего лишь одного постановления: «О перевозке с завода № 12 груза для базы № 10». Речь шла о доставке на комбинат № 817 металлического урана, наработанного на Ногинском заводе. Решили поступить так: «Перевозку наличного груза произвести литерными поездами в составе двух эшелонов разными маршрутами. Эшелоны направить с тройной переадресовкой в пути следования».

При этом министрам Абакумову, Круглову, Ковалёву (МПС) и Первухину предлагалось «дать необходимые распоряжения» и «лично проследить за их исполнением». Особым пунктом было оговорено: «Распоряжения, переписка и телефонные переговоры о перевозке груза для базы № 10 должны проводиться только по условному коду, утверждённому министром внутренних дел СССР т. Кругловым».

Как видим, меры, направленные на соблюдение секретности, были чрезвычайными. Но Берии и этого казалось мало.

Примеры кадровой политики

В книге Ф. Щёлкина «Апостолы атомного века» есть эпизод:

«Берии удавалось, находясь в Москве, держать в постоянном, круглосуточном напряжении руководство КБ-11. Он имел там одновременно 5 личных осведомителей. О любых происшествиях в лабораториях, конструкторских бюро, на производстве, в городе они были обязаны докладывать лично Берии немедленно, в любое время суток. После звонка первого осведомителя Берия тут же звонил руководству КБ-11, чаще всего директору П.М. Зернову, и говорил примерно следующее: