Призраки истории - Сергей Баймухаметов

На что ветеран ответил: «Немец впереди, он, может, и промахнется, тогда жив останешься, есть шанс. А сзади — Жуков!»

Но не может лейтенант оперировать именем маршала, представителя Ставки. Для него есть командир роты, батальона, полка. В крайнем случае — где-то высоко-высоко — командир дивизии. Вот их имена он и употребляет в обыденной военной жизни. Но если артиллерийский лейтенант говорит: «А сзади — Жуков!» — значит, это имя для всех стало символом жесткости, беспощадности к своим.

Прошедший рядовым Отечественную войну, писатель Виктор Астафьев в конце 80-х обращался к своему товарищу, фронтовику же, Вячеславу Кондратьеву: «Тот, кто «до Жукова доберется», и будет истинно русским писателем… Достойный выкормыш вождя. Продукт времени».

Виктор Астафьев, мир его праху, был человек резкий. В его словах сквозит неприкрытая неприязнь, даже ненависть. Может быть, не только или не столько к Жукову, сколько к тому, что Жукова делают мифом. Но обратите внимание — «Продукт времени».

Этими двумя словами Виктор Петрович Астафьев выразил самую точную, объективную правду-истину. «Продукт времени»! Почти все были такими! А Жуков среди них — первый ученик в школе дьявола.

Многие маршалы той войны считали, что военные успехи Жукова были обеспечены тем, что ему Ставка давала неограниченные ресурсы и неограниченную власть. Сейчас некоторые исследователи доказывают, что полководческие таланты Жукова — миф. Когда он сталкивался с непосредственным руководством войсками, часто возникали проблемы, как на трагических Ржевско-Вяземском и Ржевско-Сычевском направлениях, где мы под его командованием потеряли более миллиона солдат и офицеров. Как на тех же Зееловских высотах, когда он руководил штурмом с командного пункта 8-й гвардейской армии Чуйкова. А все успешные крупномасштабные операции разрабатывались в Генштабе, Жуков же был в войсках всего лишь надсмотрщиком, безжалостным бичом Сталина.

Может быть. Но я пишу не о полководческих талантах Жукова, а о цене наших побед, о системе. Какое время, какая система — такой был и бич. С этой точки зрения, повернись время иначе, мы сегодня могли жить в мифе о Великом Берии. Берия — Главный организатор и создатель энергетической системы СССР. Берия — Создатель ядерного и космического щита СССР. Берия — Отец атомной бомбы и т. д. Ведь миллионы и миллионы заключенных в бериевском ГУЛАГе строили великие наши гидроэлектростанции, придумывали бомбы и ракеты в тех же лагерях для ученых-конструкторов, названных «шарашками», воздвигали глубоко под землей, под руслами могучих рек, титанические сооружения по расщеплению оружейного плутония. Как, например, в Железногорске, он же Красноярск-26. Египетские пирамиды — мелкие холмы по сравнению с подземными залами горно-химического комбината. Все это строилось в гигантских масштабах самой большой в мире страны. Строилось под руководством Берии.

И то, что из Жукова у нас делают Святого Георгия и Маршала Победы, — отдельный разговор. Может, после ухода последних живых свидетелей этот миф станет всеобщим. А может, и наоборот. Ведь миф часто воздвигается на отсутствии точной информации. Миф о Жукове создавался среди нас, наших отцов и дедов — людей, не имевших доступа к информации, вскормленных пропагандой, промыванием мозгов. А новые поколения — совсем другое дело. Вот они и рассудят со временем.

В английском парламенте

Торжества в честь Дня Победы вызывают у меня двойственные чувства.

У нас в институте немецкий язык преподавал человек по фамилии Иванов. Эдуард Елизарович Иванов. На первом курсе, отпуская нас на майские праздники, он сказал: «Поздравляю вас с нашим главным праздником. Если бы не День Победы, вас бы немецкому языку учил человек совсем с другой фамилией…»

Я эти слова вспоминаю каждый год в этот день.

Мой отец — фронтовик-инвалид, один из тех, что закрыли собой Москву в октябре — ноябре 1941 года. Мой близкий друг и старший товарищ — один из тех, что брали Берлин. И при каком-либо неуважении к ним, тем более, покушении на их подвиг, то есть на подвиг моего народа, я ощетиниваюсь. И с годами — все сильнее, потому что… потому. Но, наверно, от них же у меня настороженное отношение к масштабным праздникам по этому поводу. Тем более — к непомерным ликованиям. Мои друзья-фронтовики всегда говорили мне, что во всем мире это — день памяти.

От них лет пятнадцать назад я узнал о решении английского парламента. Задолго до памятной даты там обсуждали, отмечать ли и как отмечать 50-летие высадки союзных войск в Нормандии. И отложили слушания, потому что никак не могли определить «тонкую грань между духом победы и духом скорби».

У каждого был свой рейхстаг

Никому неохота умирать на последней странице.

Году в шестьдесят девятом я встретил человека, который говорил, что это он водружал знамя на рейхстаге. Кажется, даже утверждал, что был первым. Не знаю, выступал ли он перед студентами, на заводах и фабриках, как тогда было принято. Но в санаториях — дело было на юге — точно выступал. Показывал фотографии. Действительно, вот он, молодой, в офицерской форме, почти на куполе рейхстага, со знаменем.

Кое-что заподозрив, я попросил рассказать, как это происходило. А его и просить не надо было. Все просто. Их часть стояла под Берлином. Его вызвали в штаб, дали задание: поехать в Берлин, водрузить знамя части над рейхстагом и сфотографироваться. Дали автомобиль, сопровождающего, фотографа.

Далее ветеран говорил, что День Победы должен быть не 9 мая, а 8 мая. И не потому, что так на Западе принято, а… Вот тут я почти догадался, в чем дело, и спросил, а когда, в какой день он знамя-то водружал?

— Как это — «в какой»? — почему-то обиделся ветеран. — Восьмого мая! Не девятого же!

И я… не стал говорить, что Знамя Победы над рейхстагом было водружено 30 апреля! Я молодой был, резкий, с дурным азартом влезал в споры со старшими. Но тогда почему-то промолчал. Наверно, испугался, почуял, что имею дело с больным человеком.

Эта болезнь специфическая. Ей и названья нет. Причем этот конкретный ветеран — человек заслуженный, фронтовик. Наверно, тогда он все понимал. В те дни там, на рейхстаге, с боевыми знаменами частей и просто со своими, самодельными флагами, фотографировались все, кто только был в Берлине и кто мог доехать до Берлина. Все видел и понимал тогда наш ветеран. А потом, видимо, что-то замкнуло…

Это началось в шестидесятые годы, после выхода первых книг о штурме рейхстага, после первого торжественного празднования юбилея — 20-летия Победы. И продолжается до сих пор. Правда, не с такой активностью в связи с, увы, естественной убылью…

Помнится, уже давно, накануне 50-летия Победы, по главному каналу ТВ два ветерана уверяли, что это они водрузили первыми знамя на рейхстаге, но все эти годы НКВД их заставлял молчать… А пресса наша не то чтобы доверчива, но часто пасует перед почти бесспорными доказательствами — фотографиями и тем более кадрами кинохроники 1945 года. Тут ведь никуда не денешься — кинохроника 1945 года!!!

И потому как человек, прочитавший немало книг о той операции, знающий некоторых свидетелей тех событий, предупреждаю коллег: будьте осторожны. Участие или неучастие в штурме рейхстага проверяется очень легко. Ведь тот бой вели три батальона — Неустроева, Самсонова и Давыдова — и их списочный состав на то время известен.

Нередко говорят, а потом пресса пишет о неких секретных штурмовых группах, которые устанавливали знамя. Но я в доступных мне источниках, в воспоминаниях, в рассказах людей, которые там действительно были, ни разу не сталкивался с упоминаниями о таких группах. Само их название говорит о ясной, четко поставленной цели, не так ли? А потому они должны были знать, куда идти, в каком направлении двигаться? У них должны быть подробные карты Берлина, так ведь? Простите, что ставлю немного странные вопросы, но дело в том, что в те дни и ночи трудно было ориентироваться в незнакомом городе. Никто точно и не знал, где тот самый рейхстаг. Просто двигались примерно к центру города, просто брали штурмом дом за домом.

Свидетельствует начальник политотдела 150-й Идрицкой дивизии (той самой, что водрузила Знамя Победы) подполковник Артюхов:

«Кому-то может показаться странным, но карт Берлина настоящих у нас не было… Когда мы наступали, мы фактически Берлина не знали… Я случайно в трамвайном депо увидел на стене огромный план города, метра полтора на полтора. Я его забрал…»

А некоторые пользовались схемами города, содранными со стен Берлинского метро. Карт не было, представляете?!

На рейхстаг войска вышли неожиданно, и в первый момент командиры батальонов даже не догадывались, что перед ними рейхстаг. Батальоны Неустроева и Давыдова заняли здание министерства внутренних дел — все называли его тогда домом Гиммлера. Неустроев знал, что оттуда должен открыться рейхстаг. И доложил в штаб дивизии, комдиву Шатилову, что перед ним какое-то серое здание, которое мешает его дальнейшему продвижению. В штабе сверились со схемами, потом сказали: «Неустроев! Да перед тобой же — рейхстаг!»