Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945 - Альберт Шпеер

Упрямство Гитлера облегчило наступление советских войск, ибо в России никакие земляные работы невозможны уже в ноябре, когда почва промерзает. Имевшееся в нашем распоряжении время было упущено; солдатам негде было укрыться от морозов, а зимнее обмундирование не соответствовало суровому русскому климату, противник же был экипирован отлично.

Такое поведение Гитлера было не единственным доказательством нежелания признавать коренной перелом на Восточном фронте. Весной 1943 года Гитлер потребовал начать строительство пятикилометрового шоссе и железнодорожного моста через Керченский пролив, хотя мы давно уже строили там канатную дорогу с ежедневной пропускной способностью в тысячу тонн, которую ввели в строй 14 июня. Поставок по ней вполне хватало для оборонных нужд 17-й армии, но Гитлер не отказался от плана вторжения в Иран через Кавказ. Он открыто обосновывал свой приказ о строительстве моста для переброски войск и вооружения на Кубанский плацдарм именно вторжением в Иран[161]. Однако у гитлеровских генералов давно не было подобных мыслей. Посещая Кубанский плацдарм, все они как один сомневались, можно ли вообще удержать его из-за явно превосходящих сил противника. Когда я доложил об их опасениях Гитлеру, он презрительно сказал: «Пустые отговорки! Еникке, как и Генеральный штаб, не верит в новое наступление».

Вскоре, летом 1943 года, генерал Еникке, командующий 17-й армией, был вынужден запросить через Цайтцлера приказ на оставление Кубанского плацдарма. Он хотел занять более выгодные позиции в Крыму и подготовиться к ожидаемому зимой советскому наступлению. Но Гитлер еще с большим упрямством, чем прежде, настаивал на строительстве моста, дабы приблизить осуществление своих планов, хотя даже тогда было очевидно, что мост никогда не удастся построить. 4 сентября началась эвакуация последних немецких частей с гитлеровского плацдарма в Азии.

Если в доме Геринга Гудериан, Цайтцлер, Фромм и я обсуждали кризис политического флагмана, то теперь мы говорили о кризисе военного руководства. Летом 1943 года генерал Гудериан, генерал-инспектор танковых войск, попросил меня устроить ему встречу с начальником штаба сухопутных войск Цайтцлером. Взаимоотношения этих военачальников были напряженными из-за неразрешенных проблем в сфере разграничения полномочий. Поскольку я приятельствовал с обоими генералами, то просьба сыграть роль посредника была естественной. Однако выяснилось, что Гудериан задумал нечто большее, чем улаживание незначительных разногласий. Он хотел обсудить совместную тактику с целью назначения нового главнокомандующего. Мы встретились в моем доме в Оберзальцберге. Разногласия между Цайтцлером и Гудерианом были быстро улажены, и собеседники сосредоточились на военной ситуации, обусловленной тем, что Гитлер взял на себя командование вермахтом, но обязанностей своих не исполняет. По мнению Цайтцлера, Гитлеру следовало быть менее фанатичным и решительнее отстаивать интересы сухопутных сил перед остальными родами войск и СС. Верховный главнокомандующий, вторил Гудериан, должен поддерживать тесный контакт с армейскими командующими, выяснять нужды своих войск и решать основные вопросы снабжения. Оба согласились с тем, что у Гитлера нет ни времени, ни желания решать практические вопросы и он не испытывает особого интереса к какому бы то ни было роду войск. Он назначал и смещал генералов, которых едва знал. Но только тот Верховный главнокомандующий, который лично общается с высшими офицерами, может решать кадровые вопросы. Как сказал Гудериан, в армии прекрасно известно, что Гитлер практически не вмешивается в кадровую политику главного командования военно-воздушных и военно– морских сил и только в армии распоряжается отставками и назначениями по своему разумению.

Мы пришли к заключению, что каждый из нас должен постараться убедить Гитлера назначить нового Верховного главнокомандующего. Однако первые же попытки – мои и Гудериана по отдельности – заговорить на эту тему с Гитлером закончились неудачей: он был явно оскорблен и необычайно резко оборвал нас. Я не знал, что фельдмаршалы фон Клюге и фон Манштейн совсем недавно обращались к Гитлеру с тем же предложением, и он, должно быть, решил, что мы тайно сговорились.

Времена, когда Гитлер охотно удовлетворял все мои личные и административные запросы, давно миновали. Триумвират – Борман, Ламмерс и Кейтель – прилагал все усилия к тому, чтобы все больше ограничивать мои полномочия, хотя выполнение программы вооружений требовало обратного. Однако эта троица не смогла заблокировать мое и адмирала Дёница совместное предложение о передаче мне контроля над производством вооружений для военного флота.

Я встретился с Дёницем сразу же после вступления в должность министра в июне 1942 года в его парижской квартире, поразившей меня авангардным минимализмом. Впечатление было тем более сильным, что я явился к адмиралу сразу же после роскошного обеда с дорогими винами, устроенного фельдмаршалом Шперле, командующим дислоцированной во Франции авиацией. Его ставка находилась в Люксембургском дворце, бывшем дворце Марии Медичи. В любви к роскоши и в желании выделиться, да еще в тучности фельдмаршал мало чем уступал своему шефу Герингу.

В следующие несколько месяцев мы несколько раз обсуждали с Дёницем вопросы, связанные со строительством больших укрытий для подводных лодок. Это явно раздражало адмирала Редера, главнокомандующего военно-морским флотом, и он в весьма резкой форме запретил Дёницу обсуждать технические вопросы со мной напрямую.

В конце декабря 1942 года капитан Шютце, один из самых удачливых командиров подводных лодок, проинформировал меня о серьезных разногласиях между берлинским военно-морским командованием и Дёницем. По многочисленным признакам в подводном флоте пришли к выводу о замене в ближайшем будущем их командующего. Через несколько дней я узнал от статс-секретаря министерства пропаганды Наумана, что военно-морской цензор вычеркнул фамилию Дёница из подписей ко всем фотографиям в статье о совместной инспекционной поездке Редера и Дёница.

В начале января в Ставке я своими глазами видел, в какое возбуждение привели Гитлера сообщения иностранной прессы о морском сражении, о котором командование флота не проинформировало его во всех деталях[162]. Во время нашей последующей беседы Гитлер как бы ненароком заговорил о возможностях создания линий поточной сборки субмарин, но почти сразу же заинтересовался проблемами моего сотрудничества с Редером. Я рассказал и о запрете Редера на обсуждение технических вопросов с Дёницем, и об опасениях офицеров-подводников по поводу возможной отставки их командующего, и о произволе цензора. Понаблюдав за методами Бормана, я понял, что подозрения следует сеять очень осторожно и постепенно. Поэтому я просто намекнул, что все преграды, стоящие на пути осуществления наших планов по строительству подводного флота, можно устранить, если во главе поставить Дёница. На самом же деле я хотел добиться смещения Редера, но зная, с каким упорством Гитлер цеплялся за испытанных соратников, я вряд ли мог надеяться на успех.