Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“В каждой квартире плакали и пили. Плакать не стыдились” [31].
* * *В крематории было два гроба. “Служитель открыл заслонку, сказал: «Юрий Алексеевич первый». И вкатил гроб прямо в пламя” [31].
Власти объявили национальный траур. Урны с прахом выставили в Доме Советской армии. За 29 марта туда пришли попрощаться 40 тысяч человек.
Тридцатого урны долго везли на артиллерийских лафетах по Москве, к Красной площади, под взглядами сотен тысяч москвичей; в присутствии Брежнева, Косыгина и высшего генералитета прах замуровали в Кремлевскую стену.
Ярослав Голованов возмущался, что речи над могилой были чудовищно официальными; легко себе представить. “Никто, даже Андриян Николаев, не сказал, что Гагарин был веселым, жизнелюбивым, радостным человеком” [34].
Среди слушателей была Анна Тимофеевна, но не было Алексея Ивановича. Гагарин погиб в день рождения отца. “Никуда я не поеду, – говорил он, – потому что не знаю, чьи кости будут хоронить – Юры или Серегина…” [33].
Никто не знал – ничего.
Аварийная комиссия искала улики несколько недель; все это время лес около деревни Новоселово был оцеплен войсками.
Хорошо искала, по-честному: люди выстраивались в одну линию – и ползли; в первые дни по 600 человек одновременно, солдат и летчиков. За десять часов группа проходила участок около восьми – десяти километров длиной и шириной около двух, после отдыха возвращалась тем же маршрутом – еще раз. И грунт через ситечки – тоже по два раза просеивали.
Искали металлические предметы, фрагменты остекления кабины, погибших птиц – и таки нашли, много чего: 80 метеорологических шаров диаметром от 8 до 16 сантиметров с передатчиками – и Правительственная комиссия потом обследовала их на предмет следов столкновения с самолетом. Да что там шары – секундную стрелку от часов Гагарина нашли, КИ “Super Automatic” [3]. Живого орнитолога в лес вытащили, который подсказал, с какой именно тамошней птицей мог столкнуться самолет на высоте 4200 метров, – и каждое перышко, каждую косточку собирали, лишь бы найти останки этой мифической птицы; пытались даже узнать, не зарегистрирован ли какой-либо сейсмостанцией (!) сигнал от удара самолета о землю и взрыва [4].
Когда сошел снег, весь район, отмеченный на карте, прочесали вторично.
Однако никаких посторонних предметов, которые однозначно указывали бы на причину катастрофы, группой поиска так и не было обнаружено [29].
Страннее всего в “гибели Гагарина” даже не сама гибель – а отсутствие окончательного, общепринятого объяснения. Погода была нормальная, самолет исправен, летчики здоровы – и затем мертвы. Нет ни какой-либо очевидной – ни официальной версии.
“За время своей пятидесятилетней деятельности по созданию ракетно-космической техники, – разводит руками относительно всей этой истории конструктор Б. Е. Черток, – я бывал председателем, либо членом, либо любопытствующим специалистом многих десятков разного рода аварийных комиссий. Как правило, удавалось установить причину аварии однозначно. Даже когда космический аппарат погибал в миллионах километров от Земли. Случалось, что вероятных причин того или иного отказа в сложных больших системах могло быть несколько. Возможны и сочетания нескольких событий, приводивших к единому трагическому исходу. В этом случае в заключениях комиссий появляется формулировка «наиболее вероятной причиной следует считать…». Как правило, после нескольких запусков или в результате наземных экспериментов «наиболее вероятная» версия оказывается единственной либо появляется другая, однозначная и бесспорная” [2].
И что? И ничего: после публикации паллиативного оповещения (усложненные погодные условия… закритический режим… резкий маневр… отворот от облака… шар-зонд… экипаж погиб…) двери захлопнулись. Возмездие за гибель Гагарина должно было быть ужасным – но оно не последовало. Двадцать девять томов с материалами дела засекретили – так что ничего удивительного, что любой слух, любая конспирологическая версия, даже самая дикая, стали казаться в принципе правдоподобными – раз “они там что-то скрывают”.
Лодку расшатывали прежде всего сами летчики и космонавты, среди которых – такое ощущение – не было ни одного, кто соглашался бы с официальными результатами аварийной комиссии. Что касается обывателей, то они разделились на две части: одна половина была уверена, что Гагарин с Серегиным плюнули на задание и полетели в Ташкент на матч ЦСКА – “Пахтакор”; вторая – что они гонялись на реактивном истребителе за лосями. Сходились две эти партии только в одном: оба были мертвецки пьяны и вряд ли понимали, что вообще находятся в воздухе. Это, по крайней мере, было понятно – гораздо понятнее, чем рассуждения о возможных технических неисправностях, в диапазоне от невключенного генератора до взорвавшегося гидроаккумулятора.
История с гибелью Гагарина – искусительная тема не то что даже для читателя, а скорее для автора детективных романов: консилиум из Стига Ларссона, Ф. Д. Джеймс и Дэна Брауна был бы очень кстати. Здесь есть ненадежные свидетели. Есть неопровержимые по сути – и сомнительные по происхождению – доказательства. Есть множество скрытых интересов, каждый из которых тянет на мотив убийства. Есть закрытый если не коллектив, то корпорация, которая заинтересована не в раскрытии правды, а в сохранении прав и привилегий своих членов. Есть Большой Сюжет – о якобы существовавшем противостоянии Гагарина и партии, Гагарина и КГБ; сюжет, опирающийся на версию о том, что Гагарин, любимец Хрущева, протестовавший против из рук вон плохо организованного полета Комарова, стал при Брежневе кем-то вроде диссидента, который надоел генсеку до такой степени, что тот пытался убрать его с дороги[77]. Есть сведения о зловещих предзнаменованиях (за день до смерти Гагарина у них в доме ночью вдруг упала, разбив всякую мелочь, висевшая на стене картина Алексея Леонова) и странных, вопиющих о символическом истолковании, поступках главного героя – перед гибелью он точил ножи[78] [4].
Есть, наконец, фактор второго человека – возможно, следует расследовать покушение на жизнь не Гагарина, а Серегина, а сам Гагарин – лишь “коллатеральный ущерб”, как сестра Лизавета в “Преступлении и наказании”.
При этом, не исключено, ближе всего к истине самая простая, почти “житейская” версия [6] случившегося: ошибка в пилотировании, недостаточная компетентность летчика Гагарина. Возможно, он просто был очень уставшим – и вообще в те месяцы, и именно в то утро в частности: есть сомнительное, противоречащее другим, но все же свидетельство, из которого явствует, что в ночь перед гибелью на отдых у него было три-четыре часа. Психологически, однако, версия об ошибке экипажа неприемлема: они просто шли – или пошли – на аэродром после уже выполненного задания, им было не до развлечений, они не могли уснуть по дороге. Вылет, из которого они возвращались, был “рутинным”, формальностью, Гагарину надо было просто получить галочку – чтобы сразу же, через десять минут, пересесть из учебного
