Антироссийская подлость - Юрий Мухин

Козлова В. Ф., 1922 года рождения, помощник санитарного врача Сталинского райздравотдела г. Смоленска, на допросе 23 ноября 1943 года показала, что в апреле месяце 1943 года она была арестована гестапо и содержалась в тюрьме 10 дней за то, что среди своих знакомых высказывала сомнения по поводу «катынского дела».

Фролова А. И., 1912 года рождения, домашняя хозяйка, работавшая при немцах прачкой в Катынской школе разведчиков, на допросе 4 декабря 1943 года показала:

«Меня уволили из немецкой школы разведчиков вскоре после того, как я, побывав на месте раскопок в лесу, именуемом Козьи Горы, имела неосторожность заявить, что не верю немцам, что Советская власть произвела расстрелы польских офицеров, зарытых где-то в лесу и якобы откопанных немцами…

Как только администрации школы стало известно об этих моих разговорах, меня уволили. Причём как я ни добивалась узнать, за что меня увольняют, мне только сказали: „Надо иметь короче язык“».

Однако не всегда высказывание сомнений по «катынскому делу» так легко сходило для сомневавшихся.

Комиссией выявлены два случая расстрела за это «преступление» — бывшего командира полицейского взвода при немцах Загайнова и работавшего по раскопке могил в Катынском лесу Егорова Александра Лукьяновича, 1924 года рождения.

(См. показания Королевича Ивана Матвеевича от 26 октября 1943 года, Черненко Михаила Ивановича от 30 декабря 1943 года и Егоровой Евдокии Ивановны от 27 декабря 1943 года).

VIII. Попытки немцев перед отступлением из Смоленска замести следы своего преступления в Катынском лесу. Грубая подтасовка фактов, допущенная немцами в «катынском деле», фальсифицирование свидетельских показаний и прочие применённые ими «мероприятия» могут быть объяснены тем, что немцы чувствовали себя в Смоленске достаточно твёрдо и не ожидали того, что им придётся под натиском Красной Армии убираться из Смоленска.

Вынужденные к этому, немцы в последние дни своего пребывания в Смоленске стали наспех предпринимать меры к тому, чтобы замести следы своего преступления.

Так, покидая Козьи Горы, они сожгли дотла занимавшееся ими помещение дачи.

Немцы выслали в дер<евню> Борок людей с целью изъятия и увоза, а может быть и расстрела служивших на даче девушек: Алексеевой, Михайловой и Конаховской. Те спаслись только тем, что незадолго до этого в предвидении такой возможности скрылись в лесу.

Немцы разыскивали также своего главного «свидетеля» — Киселёва П. Г. и его семью. Разыскивались также «свидетели»: бывший начальник станции Гнездово Иванов, дежурный по станции Савватеев и др.

Разыскивались в последние дни перед эвакуацией немцами г. Смоленска также профессор Базилевский, профессор Ефимов.

Всем этим лицам удалось избежать насильственной эвакуации лишь потому, что они своевременно скрылись с мест своего постоянного жительства, ожидая прихода Красной Армии.

Подробные показания о том, каким образом удалось спастись от немцев, дали как названные выше лица, так и другие, в той или иной степени знавшие и потому могущие разоблачить немецкую провокацию о «катынском деле».

«ВИЖ»: Далее в документе следуют выводы. Мы их не приводим, дабы дать возможность читателям и исследователям сформулировать их самостоятельно. ЦГАОР СССР, ф. 7021. on. 114, д. 6. лл. 1 — 53.

«Военно-исторический журнал» № 11, 1990 и № 4, 1991 г.

26 сентября 1943 г. Смоленск был освобождён от немцев.

В январе 1944 г. в связи с событиями на международной арене и развитием отношений с польским правительством в эмиграции Сталин был заинтересован ещё раз подтвердить обвинения в его адрес путём возобновления разыгрывания «катынской карты».

После посещения Катыни заместителями наркома внутренних дел С. Н. Кругловым и В. Н. Меркуловым и инструктажа С. Н. Круглова (т. 3/55. Л.д. 91-110) 16–23 января 1944 г. в Катынском лесу работала государственная комиссия во главе с академиком Н. Н. Бурденко, по результатам деятельности которой было опубликовано «Сообщение Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров».

Версия комиссии строилась на основе доклада С. Н. Круглова, который «информировал» о размещении штаба германского 517-го стройбата на даче НКВД, о расстрелах как специальной функции этого подразделения, характеризовал действия немцев и настроения населения, называл свидетелей и приводил содержание показаний, утверждал о доставке трупов из других мест, о расстрелах находившихся на строительных работах поляков в конце августа — сентябре 1941 г. и т. д.

Задачи комиссии Н. Н. Бурденко, однозначно вытекавшие из её названия, определялись в письме возглавлявшего Чрезвычайную государственную комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников председателя Президиума Верховного Совета Н. М. Шверника, посылавшего Н. Н. Бурденко для ознакомления немецкое заключение — «германскую фальшивку» — с рекомендацией открыто не полемизировать с нею (т. 3/55. Л.д. 1).

Обстоятельства и время создания комиссии, краткая продолжительность её деятельности (С. Н. Круглов ориентировал на 4 дня — см.: там же. Л.д. 86, 91-105), определение задач, ход и методы работы говорят о чрезмерной спешке и предвзятости, невозможности получить убедительные результаты.

Работа велась в январе, когда проведение раскопок было чрезвычайно затруднено из-за морозов. Руководителями были четыре члена Минского комиссариата НКВД. Эксгумация проводилась до приезда комиссии. Экспертиза останков была повторной, но тщательное обследование, уточняющее предыдущие, было практически невозможно (оно исключалось и директивой Н. М. Шверника). Имевшаяся нумерация трупов (жетоны) была проигнорирована, идентификация личности погибших не проводилась. Комиссия не только не была международной, но даже не включала деятелей находившейся в СССР польской общественности (например, Союза польских патриотов) как представителей потерпевшей стороны.

Объём работ судебно-медицинских экспертов, руководимых директором НИИ судебной медицины, главным судебно-медицинским экспертом Министерства здравоохранения СССР В. И. Прозоровским, был принципиально иным, чем в экспертизе первичного исследования в 1943 г.: производилось полное секционное исследование всех извлечённых трупов (вскрытие полостей головы, груди, живота). В акте экспертизы 1944 г. было указано, что обследовано 925 трупов, а в сообщении комиссии — 1380 трупов. Установка была дана на изобличение определённого способа расстрела, якобы характерного для немецких палачей, на поиск опровержения выводов немцев.

Комиссия стремилась показать, что немцы якобы не проводили экспертных исследований, ограничиваясь осмотром трупов. Поскольку для определения причины смерти при наличии явного огнестрельного повреждения головы и очевидного отсутствия других повреждений на одежде и теле большинства погибших достаточно одного осмотра головы, можно оценить работу в ходе эксгумации в 1943 г. как вполне позволяющую ответить на возникшие вопросы. С этой точки зрения как явно пропагандистское воспринимается утверждение наркома просвещения В. П. Потёмкина и других членов Специальной комиссии о якобы некачественном исследовании трупов немцами (следовательно, и поляками).

Следует подчеркнуть, что в материалах настоящего дела отсутствуют полные протоколы судебно-медицинских исследований останков экспертами комиссии Н. Н. Бурденко, «соответствующий материал для последующих микроскопических и химических исследований в лабораторных условиях» (см. «Акт судебно-медицинской экспертизы» сообщения). Упомянутые материалы не удалось обнаружить в различных архивах и в ходе настоящего следствия. В то же время именно эти документы должны были лечь в основу, на которой базировала бы свои выводы комиссия судебно-медицинских экспертов (в рамках комиссии Н. Н. Бурденко). В свою очередь, ряд основополагающих выводов комиссии Н. Н. Бурденко строились на выводах акта судебно-медицинской экспертизы.

Поскольку особое значение придавалось обоснованию версии о массовом расстреле именно в 1941 г., в заключении судебно-медицинской экспертизы (т. 3 /55. Л.д. 369), в показаниях профессоров В. М. Смольянинова (т. 10/62. Л.д. 69–72) и В. И. Прозоровского (там же. Л.д. 192) высказывались категоричные оценки зависимости состояния трупов от даты захоронения. Они обосновывали эти выводы в основном личным опытом, совершенно не учитывая конкретные условия разложения трупов в массовых захоронениях. Однако и в 1943 г., и в 1944 г. у экспертов — как международной комиссии врачей, так и Специальной комиссии под руководством Н. Н. Бурденко — не имелось объективных научных медицинских предпосылок (в частности, чёткого знания каких-либо закономерностей вариантности развития поздних трупных явлений в условиях массового захоронения) для того, чтобы по исследованным ими конкретным судебно-медицинским способом трупам в Катынском лесу сделать заключение о дате захоронения с точностью, позволяющей отнести её на 1940 или 1941 г. На невозможность определения дат захоронения в массовых могилах по исследованным трупам справедливо обращалось внимание ещё в заключении Технической комиссии Польского Красного Креста. Да и в настоящее время по имеющимся описаниям того времени и последним исследованиям останков в Катыни, Харькове и Медном, с учётом достижений современной медицины, дать заключение о дате смерти и захоронения в этих пределах точности совершенно невозможно. В настоящее время российские и польские эксперты пришли по этому вопросу к идентичным выводам.