Сон № 9 - Дэвид Митчелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я быстро записываю номер на какой-то бумажке.
– Приезжай на станцию метро «Эдогавабаси», позвони, и госпожа Сарасина – моя помощница, я во всем на нее полагаюсь, – тебя встретит. Идти всего минуту. Что ж, до часу дня… – (Что-то вроде изумленного воркования.) – Я долгие годы молился, чтобы этот день настал… Каждый раз, приходя в храм, я просил… Не представляю… – (Смех.) – Так, ну все, Эйдзи! В час дня! Станция метро «Эдогавабаси»!
Жизнь сладостна, щедра и справедлива.
Забываю про Аи Имадзё, забываю про Кодзуэ Ямая, ложусь на спину и раз за разом слушаю сообщение, пока не заучиваю наизусть каждое слово, каждую интонацию. Достаю фотографию отца, смотрю на нее и представляю, как он произносит эти слова. Хорошо поставленный, теплый, суховатый голос. Не гнусавый, как у меня. Надо рассказать обо всем Бунтаро и Матико – нет, лучше подождать. А потом я невозмутимо появлюсь в «Падающей звезде» с загадочным незнакомцем и небрежно брошу: «Бунтаро, позвольте представить вам моего отца». Кошка с опаской посматривает на меня из шкафа.
– Сегодня великий день, Кошка!
Наглаживаю свою лучшую рубашку, принимаю душ, а потом пытаюсь часок подремать. Ничего не выходит. Ставлю ленноновский «Live in New York City»[217] и, к счастью, завожу будильник, потому что в следующий миг в ушах стоит настойчивый трезззззззззвон, а на часах половина двенадцатого. Одеваюсь, дразню Кошку и выкладываю ей в миску ужин на шесть часов раньше обычного, на случай если после встречи с отцом пойду прямо на работу. К счастью, Бунтаро так увлечен телефонным разговором с поставщиком, что не замечает сияющего нимба моего ликования.
Станция «Эдогавабаси». Я так напряженно вглядываюсь в полуденный поток пассажиров, что пропускаю ту, которая мне нужна.
– Извините? Вы – Эйдзи Миякэ? Я узнала вас по бейсболке.
Я киваю. Передо мной элегантно одетая женщина, не молодая, но и не старая. Улыбается черносмородиновыми губами.
– Я – Мари Сарасина, помощница вашего отца, мы с вами только что говорили по телефону. Я так взволнована встречей.
Я кланяюсь:
– Спасибо, что встретили меня, госпожа Сарасина.
– Пустяки, не стоит благодарности. Клиника здесь рядом. Знаете, сегодня для вашего отца особенный день. Отменить прием… – Она качает головой. – За последние шесть лет такого ни разу не бывало. Я даже подумала, уж не император ли к нам собрался. А потом он сказал, что ждет сына – вот так и сказал, слово в слово, – и я сообразила: «Ага! Теперь все ясно!» Знаете, он сам хотел встретить вас на «Эдогавабаси», но в последнюю минуту застеснялся, – между нами говоря, он не любит открыто выражать свои чувства, и все такое. Ох, что ж это я разболталась! Пойдемте.
Госпожа Сарасина идет и говорит не переставая. Нам наперерез выбегает собака размером с кошку. Встречные пешеходы и велосипедисты уступают дорогу госпоже Сарасине. Она уверенно лавирует по боковым улочкам с безымянными бутиками и картинными галереями.
– Клиника вашего отца – суперсовременное косметологическое учреждение. Клиенты приходят к нам исключительно по личным рекомендациям, поскольку мы, в отличие от обычных клиник пластической хирургии, предпочитаем обходиться без назойливой рекламы.
Нам наперерез выбегает кошка размером с мышь.
– Вот мы и пришли. Если не знать, что это, сразу и не заметишь.
Ничем не примечательное многоэтажное здание, зажатое между соседними домами посолиднее. На первом этаже – ювелирный магазин, вход по приглашению. В конце короткого коридора – стальная дверь. Мари Сарасина указывает на латунную табличку:
– Это мы – «Юнона». Зевс превратил ее в лебедя. – (Ее пальцы танцуют по панели кодового замка.) – Или это был бык? – (За нами наблюдает видеокамера.) – Да, драконовские меры, но среди наших клиентов есть кинозвезды и прочие знаменитости. Вы не поверите… – Мари Сарасина возводит глаза к небу, – эти ушлые папарацци на все готовы, только бы хоть на минуту пробраться внутрь. Ваш отец стал серьезнее относиться к безопасности после того, как один репортер, выдав себя за инспектора из министерства здравоохранения, попытался ознакомиться с досье наших клиентов. Шакалы, а не люди. Пиявки. У него было фальшивое удостоверение, визитная карточка и все такое. Госпожа Като, адвокат вашего отца, как и следовало ожидать, ловко разделалась с ними на суде – хотя, надо сказать, она сейчас не в фаворе. Полагаю, это из-за вас.
Приходит лифт. Мари Сарасина нажимает кнопку «9».
– Комната с видом[218]. – Она ободряюще улыбается. – Волнуетесь?
Я киваю, опустошенный нервным возбуждением:
– Немного.
Она смахивает с рукава пух, переводит дух, говорит сценическим шепотом:
– Вполне естественно. Ваш отец волнуется в три раза больше. Успокойтесь.
Двери открываются в сверкающий белизной холл, украшенный букетами лилий. Ароматизированный антисептик. Диваны с обивкой в мелкую полоску, столики со стеклянными столешницами, панно с вышитыми лебедями на безымянной реке. Стены плавно переходят в потолок, покрытый завитками, изящными, как изгибы ушной раковины. Шорох кондиционера смешивается со звуками кельтской арфы. Госпожа Сарасина тычет пальцем в интерком у себя на столе:
– Доктор Цукияма? Поздравляю, у вас сын! – Она демонстрирует безупречные зубы. – Послать его к вам?
Я слышу срывающийся голос. Мари Сарасина смеется:
– Хорошо, доктор. Он сейчас подойдет.
Она усаживается за компьютер и указывает на стальную дверь:
– Входите, Эйдзи. Ваш отец ждет.
Я двигаюсь, но время замирает на паузе.
– Спасибо, –
