В панике. Что делают люди, когда им страшно? - Поль Реньяр

В эпоху Нового царства Египет проводил – хотя и не очень долгое время – планомерно агрессивную политику. Рамзес II вел затяжные войны с хеттами. В одной из сложенных в его честь хвалебных песен говорится: «Он прошел страну хеттов и превратил ее в гору трупов, как мрачная Шехмет во время чумы». Согласно мифу, львиноголовая богиня Шехмет учинила кровавую резню среди непокорных людей. Она осталась богиней войны и сражений. Автор хвалебной песни связывает представление о горе трупов хеттов с жертвами эпидемии, что для нас уже не ново.

В своем знаменитом рассказе о битве при Кадеше, где он разбил хеттов, Рамзес II повествует о том, как он был отрезан от своих войск и, благодаря нечеловеческой силе и мужеству, в одиночку выиграл битву. Его воины видели, как «все народы, в гущу которых я врезался, лежали в крови, как на бойне, вместе с лучшими воинами хеттов, с детьми и братьями их князей. Я покрыл поле Кадеша белым, и негде было ступить от их множества». Имеется в виду множество трупов и их белые одеяния, изменившие цвет поля, – ужасное и наглядное описание результатов битвы.

Но эти результаты могут видеть только сами воины. Битвы разыгрываются где-то далеко, а ведь дома народ тоже хочет насладиться видом вражеских трупов. Владыки изобретательны и находят способ доставить ему удовольствие. Сообщается, что царь Меренпта, сын Рамзеса И, победил ливийцев в большой битве. В руки египтян попал лагерь ливийцев со всеми сокровищами и родственниками их вождей; лагерь разграбили и сожгли. 9376 пленников пополнили добычу. Но этого оказалось мало: чтобы продемонстрировать дома количество мертвых ливийцев, убитым отрезали половые органы; если они были обрезанными, довольствовались руками; добычу грузили на ослов. Позже Рамзесу III снова пришлось сражаться с ливийцами. Количество трофеев на этот раз составило 12535 штук. Ясно, что эти жуткие вьюки представляют собой не что иное, как горы мертвых врагов, приведенные в транспортабельный вид и наглядно представляющие победу всему народу. Каждый убитый дал в эту гору как бы налог со своего тела; важно, что в качестве трофеев все они равны.

Другие народы охотились больше за головами. У ассирийцев была установлена плата за голову врага, каждый солдат поэтому старался доставить как можно больше голов. На рельефе времен царя Ассурбанипала изображено, как писцы в большой палатке записывают число отрезанных голов. Каждый солдат предъявляет принесенные им головы, бросает их в общую кучу, называет свое имя и подразделение и проходит дальше. Ассирийские цари были одержимы страстью к пирамидам голов. Если они шли с армией, то сами председательствовали при учете трофеев и лично награждали солдат. Если же оставались дома, то приказывали переправлять эти пирамиды целиком к себе; когда это было невозможно, довольствовались головами вражеских вождей.

Так что непосредственная и вполне конкретная цель войн ясна. Излишне было бы иллюстрировать ее дальнейшими примерами. История ими просто кишит. Создается впечатление, что только об этом она й хочет толковать, и только ценой повторных напряженных усилий удается повернуть ее к другим воспоминаниям человечества.

Если охватить взглядом сразу обе воюющие стороны, то война предстает в образе двух двояко скрещенных масс. Войско, которое старается быть как можно больше, стремится нагромоздить возможно большую гору вражеских трупов. То же самое справедливо для противоположной стороны. Скрещение происходит от того, что каждый участник войны принадлежит двум массам одновременно: для своих он относится к числу живых воинов, для противника – к числу потенциально и желательно мертвых.

Для того, чтобы поддерживать воинственное настроение, нужно постоянно подчеркивать сначала, как силен ты сам, – это значит, как много воинов в твоей армии, – и затем, как велико число мертвых врагов. С незапамятных времен все военные сообщения содержат эту двойную статистику: вот сколько наших вышло в поход, вот сколько врагов мертвы. Обычно проявляется склонность к преувеличениям, особенно в том, что касается численности убитых врагов.

Когда идет война, никто не скажет, что число живых врагов для нас слишком велико. Тот, кто это знает, молчит и старается овладеть ситуацией путем удачного распределения собственных войск. Как уже отмечалось, все делается для того, чтобы благодаря легкости и подвижности боевых отрядов создать превосходство в нужном месте в нужное время. Лишь после войны будет сказано, сколько мы потеряли сами.

То, что войны могут длиться так долго, что они продолжаются, даже если давно проиграны, объясняется глубочайшей потребностью массы сохранять себя в возбужденном состоянии, не распадаться, оставаться массой. Это чувство иногда так сильно, что люди сознательно предпочитают вместе пойти на смерть, лишь бы не признавать поражения, переживая тем самым распад собственной массы.

Как, однако, происходит формирование воинственной массы?

Как в одно мгновение складывается эта зловещая целостность? Что заставляет людей вдруг ставить на кон так много и все сразу? Этот процесс все еще столь загадочен, что подходить к нему надо осторожно.

Это поистине удивительное предприятие. Кто-то заключает, что ему грозит физическое уничтожение, и объявляет об этой угрозе всему миру. Так человек провозглашает: «Меня хотят убить», – а сам тихонько при этом думает: «…потому что я хочу убить этого или того». По правде, акцент должен быть поставлен иначе: «Я хочу убить этого или того, а потому меня самого хотят убить». Однако для того, чтобы начать войну, для ее прорыва, для возбуждения среди своих воинственного настроения предъявляется исключительно первая редакция. Является сторона агрессором или нет, она всегда старается создать иллюзию угрозы по отношению к себе самой.

Угроза заключается в том, что некто признал за собой право убить другого. На угрожаемой стороне она касается любого человека: она уравнивает всех, ибо обращена против всех и каждого. Начиная с определенного мгновения, которое для всех одно и то же, то есть с момента объявления войны, одно и то же может случиться с каждым. Физическое уничтожение, защитой от которого было общество, в котором живешь, теперь подступило вплотную и именно в силу твоей принадлежности к этому самому обществу. Над каждым, кто причисляет себя к определенному народу, нависла одинаковая страшная угроза. Тысячи людей, каждому из которых по отдельности в один и тот же миг сказано: «Ты должен умереть», – действуют совместно, чтобы отвратить смертельную угрозу. Они спешат скорее привлечь к себе всех, кто чувствует ту же угрозу, и соединяют свои силы для отпора врагу.

Соединение всех, кого это касается, – как физическое, так и душевное, то есть в чувствах и настроениях, – происходит необычайно быстро. Прорыв войны –