Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке - Рикарда Вульпиус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, речь шла об экспансии государства также в те сферы жизни, которые уже в начале XVIII века при Петре I больше не воспринимались как находящиеся вне государственных интересов. Если тогда царь еще рассматривал русское православие как средство устранения мнимого невежества и необразованности нехристианских групп, то теперь Игельстром и Екатерина II и в исламской религии увидели потенциал для формирования зависимости, образования и цивилизирования, который следовало применять в соответствии с интересами российского государства[1377].
В центре внимания оказались уже не ложная вера и «невежество», но неверный образ жизни, кочевничество и в результате конфронтация с русской оседлостью. С помощью муфтията под руководством казанско-татарских мусульман Игельстром считал возможным вбить клин между казахами и мусульманскими этническими группами, находившимися вне Российской империи. Кроме того, он надеялся положить конец вооруженным столкновениям с казахами, привлекая их к работе российской администрации. Здесь прослеживалась взаимосвязь между введением партиципаторных элементов на уровне веры и на административно-политическом уровне посредством пограничного суда и расправ[1378].
Не менее радикальной была и произведенная Игельстромом смена курса в территориальной политике. В отличие от почти всех своих предшественников, он в 1787 году позволил перейти тем казахам, которые больше не находили достаточно пастбищ для своего скота на левом берегу реки Урал, на плодородную правобережную сторону[1379]. Год спустя он одобрил переход казахов даже без предварительного запроса о разрешении[1380]. В торгово-политической сфере Игельстром также выступил с новыми инициативами. Он взял на вооружение выдвинутое полвека назад Тевкелевым предложение о выплате старшинам вознаграждений за безопасное сопровождение караванов. Кроме того, он склонил императрицу к идее построить на территории крупных казахских родов, наряду с двумя-тремя новыми городами, которые предстояло возвести, несколько караван-сараев для размещения проходящих купцов. При этом необходимо было работать вместе с вождями родовых кланов и доверить им право выбора точного местоположения[1381].
На всех уровнях — административном, торговом, территориальном или политико-правовом — генерал-губернатор Игельстром стремился освободить казахских старшин и казахское духовенство от роли объекта российской политики, основанной на военной силе, и с помощью убеждения возложить на них ответственность за совместно проводимую политику как на субъектов российского государства[1382]. Во многих областях были достигнуты краткосрочные успехи. Объем торговли со среднеазиатскими государствами через территорию Младшего жуза значительно вырос. Обмен товарами только с Бухарским эмиратом, который, являясь соперником империи, в то же время представлял собой важного торгового партнера, за время наместничества Игельстрома увеличился в восемь раз[1383]. Торговля сельскохозяйственными животными в Оренбурге достигла рекордных показателей[1384]. Было торжественно открыто Исламское Духовное собрание. Муфтии и все исламское духовенство получали государственное жалованье, а благодаря Духовному собранию во всей державе ислам получил более прочную правовую позицию и административную функцию. Пограничный суд и расправы по крайней мере формально приступили к своей работе[1385]. Но самое главное, улучшение отношений между казахскими старшинами и российской местной администрацией отразилось в том, что похищения людей вдоль Оренбургской линии сократились со 175 в 1785 году до двух в 1787 году[1386].
Провал реформ О. А. Игельстрома
Однако успех был недолгим. Уже в 1788 году снова резко возросло число похищений людей и нападений на российские поселения и крепости. Представители казахов в пограничном суде, избранные из рядов низших людей, не справлялись со своей работой. Расправы существовали скорее на бумаге, чем в реальности. Документооборот отсутствовал, и только когда наступало время получать жалованье, казахские «судьи» приходили требовать его. После получения они снова возвращались, «как им по воле их разсудится» — в глубь степей[1387].
Критические голоса, такие как высказывание капитана Д. А. Гранкина, утверждали, что первоначально проявленное казахами стремление к сотрудничеству основывалось исключительно на стремлении получить максимум денег и подарков; их присяга на верность исходила не из «чистосердечия», а лишь из жажды удовольствия[1388]. Уступки в религиозной политике не могли быть эффективными по той причине, что казахи не испытывали особой «привязанности» к вере и по своей «дикости» редко ходили в мечеть. Вместо этого, как писал Гранкин в 1788 году в записке князю Потемкину, резкий рост расходов на отражение участившихся набегов на линии указывает на необходимость радикального изменения курса в сторону более жесткого подхода: «С сим народом чем суровее обходиться, тем повинности лутчей от них ожидать должно»[1389].
Игельстром признавал наличие проблем, но призывал императрицу продолжить придерживаться начатого курса:
Орда, не быв до ныне уподоблена внутренним частям государства вашего [императрицы], требует некотораго терпения в приведении народа ея в равное с прочими подданными вашего величества состояние. Тут города и селы, там же, напротив, одна степь, и народ, который пространство ея наполняет, где находит лучшее место, перегоняет стада свои и сам с ними перекочевывает. <…> Стоит только продолжать введение к ним наук, то и богослужение, по мере их просвещения, от часу будет между ими ревностнее, и суеверие, котораго ныне по незнанию своего закона придерживаются, уменьшится, так как и вся жизнь их время от времени нечувствительно уподобится прочим магометанам, в краю здешнем обитающим; ибо теперь уже некоторые киргисцы начинают изъявлять желание заниматься хлебопашеством, прося о позволении начать оное при границе[1390].
Игельстром представлял себе постепенную аккультурацию на основе добровольности, соучастия и убеждения в вопросах образа жизни, организации религии, образования и способа хозяйствования, интеграцию казахов по общегосударственному образцу. Его оппоненты, напротив, голосовали за то, чтобы продолжить политику, ставившую на первое место российскую заинтересованность в «тишине и порядке» и, следовательно, возобновление конфискации земель, а также применение принуждения и насилия как средства обращения со своенравными «дикими народами». Царское правительство оказалось перед выбором дальнейшего вектора действий.
Поддерживать курс Игельстрома далее было невозможно. При этом основная проблема состояла не столько в «падкости на лакомства» или в недостаточной религиозности казахов. Она заключалась в динамике, причиной которой десятилетиями являлась сама российская сторона и которую Игельстром лишь довершил своими реформами: осуществленное несколько десятилетий назад вмешательство в казахские политические реалии, постепенное лишение хана власти и его связь с российской властью и сопутствующая потеря его авторитета среди казахской этнической группы нарушили их традиционную общественную структуру.
Два лагеря — обретшие уверенность в себе старшины, с одной стороны,
