Крах СССР - Сергей Кара-Мурза

— Руководству КПСС и элите советской гуманитарной интеллигенции не удалось объясниться с западными левыми и предотвратить их сдвиг к антисоветизму.

Не имея внятной и развитой объяснительной модели советского проекта и советского строя, партийная интеллигенция СССР не смогла рационально представить корни конфликта, назревающего в мировом левом движении, й предотвратить переход еврокоммунистов на антисоветские позиции. Углубление конфликта привело к глубокому кризису культуры левых в целом и краху коммунистического движения как в СССР, так и в обоих «лагерях» холодной войны.

— Самое главное: советской системе не удалось наладить воспроизводство того культурно-исторического типа, который получил название человек советский (homo sovieticus).

Это тот культурно-исторический тип, который начал складываться с начала XX в., стал движущей силой советской революции, созрел во-время Гражданской войны, индустриализации и Великой Отечественной войны. Он «продержал» Россию в течение почти всего XX в., проявил специфические культурные и социальные качества, но стал слабеть и утрачивать свои позиции в обществе начиная с 60-х годов XX в. Его отступление и вытеснение конкурирующими с ним социокультурными типами и является непосредственной причиной краха советского строя.

Эта проблема остается фундаментальной и для постсоветской России, поскольку доминирующий в настоящее время социокультурный тип обнаружил неспособность быть носителем цивилизационных качеств России и обеспечивать жизнеспособность страны.

Кризис, который переживает Россия, — эпизод русской революции. Ее заряд не был исчерпан в первой трети XX в. и вырвался наружу в перестройке. На арену вышли духовные «внучата» прежних акторов с прежними проектами, вплоть до столыпинской реформы. Такая их живучесть свидетельствует о том, что советское общество было традиционным. Оно сохранило почти все множество «малых народов», групп и сословий, а классовое гражданское общество сплавило бы их в своем тигле.

Новым важным измерением в этой структурной трансформации стала смена поколений. Этот фактор в советском обществоведении и в обыденном сознании недооценивался, а между тем каждое новое поколение — это почти иной народ. Особенно резко отличаются поколения при быстрых изменениях в образе жизни и культуре населения, а именно таково было состояние СССР в послевоенное время.

Подростки и молодежь 70–80-х годов XX в. были поколением, не знавшим ни войны, ни массовых социальных бедствий, а государство говорило с ними на языке «общинного крестьянского коммунизма», которого они не понимали, а потом стали над ним посмеиваться. Возник конфликт поколений, в 1980-е годы переросший в холодную войну. Опереться на общее знание, чтобы вести диалог, не могли. Неявное знание стариков не было переведено на язык новых поколений, а формальное знание общественной науки, даваемое через образование и СМИ, было неадекватно реальности и главных вещей не объясняло.

Положение осложнялось тем, что советское общество находилось под сильным давлением манипуляции сознанием со стороны противника в холодной войне. За время после Первой мировой войны общественная наука США вела интенсивные исследования и разработки методов воздействия на массовое сознание. На основе этих разработок сложились новые технологии информационно-психологической войны. Советское общество и государство не были готовы к противодействию этим технологиям. Не готовы, кстати, и постсоветские общества и государства — не хватает научной базы, — Да и не только постсоветские, мы видим, как беззащитны перед этими боевыми средствами, например, арабские страны. Модернизация обществоведения — императив для всех незападных культур.

Какова же социокультурная «карта» постсоветского общества России в свете нашего вопроса? Ведь многие задачи, с которыми не справился СССР, стоят и перед нынешней Россией.

Грубо, эту «карту» надо представить в двух пространствах: в плоскости скрытых, не всегда осознаваемых чаяний и в плоскости расхожих суждений (идеологических, конъюнктурных, внушенных СМИ). Ортега-и-Гассет писал: «Секрет политики состоит всего-навсего в провозглашении того, что есть, где под тем, что есть, понимается реальность, существующая в подсознании людей, которая в каждую эпоху, в каждый момент составляет истинное и глубоко проникновенное чаяние какой-либо части общества… В эпохи кризисов расхожие суждения не выражают истинное общественное мнение».

Сведения о такой «карте», если она кем-то составляется, не публикуются. Но, исходя из совокупности отрывочных данных, можно сказать следующее.

Прежде всего, почти очевидны два важных факта: легкость свержения советской власти под социал-демократическими и либеральными лозунгами и в то же время невозможность осуществить социал-демократические и либеральные реформы.

Первый факт можно объяснить тем, что в ходе урбанизации иссяк ресурс общинного крестьянского коммунизма, служивший центральным блоком мировоззренческой матрицы, которая легитимировала советский строй. Подорвать остатки легитимности «сверху», взывая именно к стереотипам советской идеологии (равенство и справедливость), было нетрудно. Для этого с помощью «гласности» были возбуждены расхожие суждения.

СССР и его политическая система были ликвидированы, но затем оказалось, что реформа во всех своих, главных установках противоречит чаяниям большинства. Это большинство, не имея политических средств, чтобы остановить реформу, оказывает ей пассивное «молекулярное» сопротивление. Каков его вектор?

Корни этого сопротивления уходят в коммунизм, как это было и сто лет назад. Это резко осложняет всю картину.

И дело не только в социальных установках. Парадоксальным образом и рыцари реформы следуют культурным принципам, несовместимым с либерализмом и социал-демократией, независимо от того, какие самоназвания принимают и какие идеологические маски нацепляют. Они исполнены иррационального мессианского чувства, которое было присуще именно большевикам. Конечно, наличие в стране контингента таких людей, да еще гиперактивных, не улучшает шансы на преодоление кризиса, но сильно ухудшает положение социал-демократического направления.

Все это делает положение нынешней России гораздо более сложным и трудным, чем даже в СССР накануне краха. Упрощая, главную идею этой книги можно кратко выразить так: СССР рухнул, потому что православная этика большинства населения, прикрытая «тонкой пленкой европейских идей», исчерпала свой потенциал — требовалась подпитка новыми интеллектуальными и эстетическими инструментами, а эта подпитка была неадекватной по структуре и качеству и недостаточной по интенсивности.

Мощное (почти безумное) наступление на христианскую идею равенства (в карикатурном образе «уравниловки»), начатое в 70-е годы XX в. в интеллигенции и к концу 80-х годов охватившее «широкие народные массы», делегитимировало главные основания советского строя. Но в сравнении с СССР тех лет социальный порядок постсоветской России — это торжествующее безбожное мракобесие.

Размеры социального «дна», т. е. общности совершенно обездоленных, в середине 2000-х годов достигало 15–17 млн. человек, но благополучная половина населения вообще этого не замечала. А кого волновало и волнует безысходное бедствие деревни? Еще в 1989–1990 гг., когда начали выезжать на Запад, нас. поражало даже не столько зрелище бездомных и нищих, сколько абсолютное равнодушие благополучных. Но ведь мы сами через 5–7 лет провалились гораздо глубже.

Есть ли надежда, что «заграница нам поможет?»— на это уповают остатки наших «либералов». Эта надежда иллюзорна. Запад переживает глубокую и почти молниеносную дехристианизацию, причем синхронную с похоронами Просвещения. Универсальные ценности и нормы как будто испарились. От гражданского общества не осталось и побрякушек, социал-демократы выполняют жестокие неолиберальные программы, двухпартийная система называется «ambi-dextra»— «двоеправая». При падении ВВП на полпроцента, которое при более солидарной организации общества можно было бы преодолеть практически без травм, частный капитал вгоняет в бедствие четверть населения— и при этом резко возрастает число миллиардеров. Сама эта бессмысленная логика наносит культурную травму уже большинству. Запад первым испытал этот кризис— и стал «вымирать» (если бы не питался людьми из «отсталых культур»). Как говорят его мыслители, мир стал «обезбоженным», и всобщая мировоззренческая матрица распалась. Мы продержались еще полвека на советской матрице.

Чему ж мы хотим научиться у западного капитализма? Нам надо стабилизировать собственное сознание, чтобы остаться на плаву, пытаться охватить мысленно всю большую систему этого кризиса, вертеть ее в уме, чтобы найти слабые места. Какой-то одной ниточки, за которую надо потянуть, мы не найдем, надо будет растаскивать этот клубок на много ниточек. И опыт краха СССР для этого очень полезен.