Избранное - Лев Гинзбург
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Да, милый друг, так оно все и было в Петербурге, когда я их услышала впервые. Вы перепишите, лучше все равно не скажешь... Да, да... Когда русский хор запоет, это действительно - нечто! Но мы такие большие, что не надо хвастаться. Хвастаются только те, кто ни черта не имеет...
Пока я переписывал, она достала с полки том Некрасова, стала листать, наконец прочла вслух:
В счастливой Москве, на Неглинной,
Со львами, с решеткой кругом
Стоит одиноко старинный,
Гербами украшенный дом...
- Да, это было время. Жили - не торопились... А сейчас все как сумасшедшие! - весело добавила она. - Я только что вернулась из Вэнэции (она так и произносит: "Вэнэция"), там снимали (она так и говорит: "снимали") меня на пластинку. Дарю вам последнюю. Но ничего, еще вышлют!..
Во время оккупации Белграда к ней пришли немцы. Предложили петь. Она отказалась.
- "Не могу, говорю, поймите, рада бы, да не могу. Я из-за бомбежек голос потеряла. Ну что за певица без голоса!" А в ту пору весь Белград знал Ольгу Янчевецкую. Ого-го! Когда Янчевецкая, бывало, в "Казбеке" поет, муха не пролетит, кельнеры не служат... Да и теперь любого спросите - все меня знают. Все! Я в политику не вмешивалась, но когда вижу такое дело - против России война, я петь им не стала. А уж как меня упрашивали! Немецкий офицер - он большой был знаток цыганской музыки - из Берлина приезжал ко мне. Это был единственный случай, когда я в политику влезла. А так - нет. Уж увольте, пожалуйста...
Спрашиваю, знает ли она русскую литературу, поэзию. Читает ли.
- О! Без конца читаем! Какой у вас замечательный был писатель Борис Лапин! О Севере писал. Мы его много раз перечитывали. Изумительно! Паустовского, конечно, знаем. А так все больше классиков. Лермонтов - это моя любовь. Некрасов.
Раз у отца в кабинете
Саша портрет увидал.
Изображен на портрете
Был молодой генерал.
Как хорошо! Покой какой исходит!.. Ну, и из поздних, конечно, тоже: Блок, Рукавишников...
Александр Петрович, постановщик фильма "Я встретил счастливых цыган", говорил мне:
- Фильм не о цыганах - о судьбе поэзии в мире. Она трагична, как судьба цыган. Как судьба свободы. Для меня свобода и поэзия - синонимы.
Жизнь на свете хороша,
коль душа свободна,
а свободная душа
господу угодна...
Эти строки "Ордена вагантов" добыты мной не только из подлинника.
3
"Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока..."
Волхвов было трое, три царя...
Между 1162 и 1164 годами в Кёльн были перенесены из Милана останки трех волхвов, увидевших звезду Вифлеема. Со всей Европы в Кёльн устремились религиозные процессии, потоки людей.
На гербе города Кёльна изображены три короны.
В Кёльнском соборе останки трех волхвов покоятся в золотой раке. В 1864-1903 годах раку вскрывали. Изучение останков, завернутых в драгоценную ткань, показало, что один из волхвов - отрок четырнадцати-пятнадцати лет.
В XII веке Кёльн стал священным городом. Он соперничал с Римом и мог претендовать на то, чтобы стать резиденцией папы.
Слава Кёльна связана с именем Райнальда фон Дасселя.
Он был архиканцлер императора Фридриха Барбароссы и архиепископ Кёльна. Он был священник, воин и государственный муж. Это он вывез священные мощи из захваченного императорскими войсками Милана, куда они в свое время попали из Византии.
Архиканцлер и архиепископ умел разрушать, умел и строить.
Милан, после двухлетней осады взятый штурмом, он стер с лица земли, распахал рыночную площадь, а борозды посыпал солью в знак того, что здесь навсегда будет пустыня.
Кёльн он украсил множеством церковных и епископских зданий. В Гильдесхейме он возвел каменный мост, колокольню и госпиталь. В Сесте он основал женский монастырь.
Он был остроумен, прозорлив, образован. Одетый в шелка, украшенный русскими мехами, которые по стоимости превосходили золото и серебро, с белокурыми вьющимися волосами, он вызывал всеобщее восхищение.
Фридрих Барбаросса испытывал к нему особое расположение.
В те самые годы, а может быть, и в те самые дни, когда религиозный экстаз в связи с перенесением в Кёльн мощей трех волхвов достиг своего апогея, когда в город толпы богомольцев со всей Европы текли, чтобы очиститься от земной скверны и приобщиться к высочайшим святыням, в Кёльне появились стихи, которые при желании можно было бы назвать богохульными.
Я желал бы помереть
не в своей квартире,
а за кружкою вина
где-нибудь в трактире.
Ангелочки надо мной
забренчат на лире:
"Славно этот человек
прожил в грешном мире!
Простодушная овца
из людского стада,
он с достоинством почил
средь хмельного чада.
Но бродяг и выпивох
ждет в раю награда,
ну, а трезвенников пусть
гложут муки ада!.."
Кто дерзнул вложить в уста небесным ангелам такой текст? Как следовало отнестись к этим строкам?
"Пусть у дьявола в когтях
корчатся на пытке
те, кто злобно отвергал
крепкие напитки!
Но у господа зато
есть вино в избытке
для пропивших в кабаках
все свои пожитки..."
Стихи были адресованы Райнальду фон Дасселю.
Архиканцлер и архиепископ Кёльна не мог не заметить: автор величал себя пародийно-опасным, шутовским титулом- "Архипиит Кёльнский"...
До потомков дошло десять стихотворений Архипиита.
Якоб Гримм писал об этих стихах: "Вообще они кажутся мне лучшими из того, что была в состоянии создать латинская поэзия средневековья".
Все десять стихотворений посвящены Райнальду фон Дасселю.
Что связывало этих людей: Архипиита и архиепископа?..
Архипиит окутан туманом. Никто не знает его настоящего имени. Да и причудливый его псевдоним сохранился лишь на одной-единственной рукописи: красными чернилами, над текстом стихов.
Где он родился? Когда и где умер? Как жил?
Спросите кёльнские камни, "Кёльна дымные громады". Не скажут. Нет, скажут не сразу.
Сведения о нем надо было собирать по крупицам. Из его стихов-исповедей, стихов-проповедей, стихов-челобитных и жалоб. Не всегда поймешь, говорит ли он всерьез или ерничает. Так ли уж он хвор, нищ, бесприютен и беспутен - или это всего лишь маска, поза? Позиция? Иногда кажется, что бытие он принимает с чувством горестной иронии, иногда, напротив, с безоглядной беспечностью, упиваясь молодостью и свободой.
Узнаём: он немец. В одном из обращений к Дасселю он говорит: "Ты немец, помоги и мне, как немец - немцу". Это было написано, когда оба находились по ту сторону Альп. Во время итальянских походов Фридриха Барбароссы. В его стане.
Узнаём: он - из рода рыцарей, никогда не знался ни с сохой, ни с заступом. Он книжник. Его наставник - Вергилий. Он цитирует Овидия и Горация. Он нашпигован знаниями.
Он музыкант. Он получил музыкальное образование. Он сам сочиняет музыку на свои тексты.
Он медик. Он обучался в Салернской школе, "у знаменитых ученых, чтобы исцелять обреченных". Потом бросил учение, разуверившись в медицине. Перенес тяжкую болезнь. Вернулся в Кёльн.
Его шатало от слабости. И от вина. Ему казалось, что земля не держит его. Он воззвал к Дасселю: "Всем оказавший подмогу, выдели мне хоть немного..."
"Просьба по возвращении из Салерно" была написана не только виртуозно, но и расчетливо. Испрашивая подаяние, он старался разжалобить и одновременно развеселить: только так мог он достичь цели. Шутовством, озорством. Смелостью, чуть большей, чем дозволенная. Весь секрет состоял в том, чтобы точно определить степень этого "чуть". Иначе ты или еретик, смутьян, или очередной проситель, жалкий в своем подобострастии.
Архиепископ внял просьбе: выделил еду, питье. Платье, деньги. Коней. Бродячий школяр стал придворным поэтом.
От него не требовали, чтобы он изменил образ жизни или писал иначе. Пусть бродяжничает, пусть воспевает женщин, вино, азартные игры. Пусть утверждает, что винопитие угодно господу. Плотские радости пора примирить с христианством. Пусть обличает пороки. Пусть даже кощунствует.
Империи нужен свой вагант. Город, которым правит архиепископ, он же архиканцлер, должен иметь и архипиита.
Из Милана везли все новые реликвии. Кожаный хлыст, коим истязали Христа, наконечник копья, коим пронзили его тело. Дассель велел поместить реликвии в собор в Аахене, там, где коронуются германские императоры.
Созерцание священных реликвий побуждало людей к очищению, к исповеди. В Аахен, в Кёльн кающиеся грешники стремились не меньше, чем в Рим.
В это время Архипиит выступил со своей пародийной "Исповедью": перечень школярских добродетелей, перемежаемых нападками то на духовенство, то на унылых праведников из мирян.
"Исповедь" звенела сквозными рифмами, словно переливались серебром строчки:
Я унылую тоску
ненавидел сроду,
но зато предпочитал
радость и свободу
и Венере был готов