Приключения сионского мудреца - Саша Саин

«Что-то тебя, „дарагой“, не слышно! — позвонил Мансуров вечером. — Я сегодня прилетел вечером, к тебе заедем с друзьями, поедем на Чили Чор Чашма». — «А что это такое?». — «Ты не знаешь что такой Чили Чор Чашма?! Это известний на весь мир святая озера в горах, 44 родника витикает ви эта озера! В 7 часов будем у тебя, дорогой!». Мансуров приехал ещё с двумя местными врачами-узбеками на их машине — Жигули-«пятёрке». Здесь все врачи имели машины. «Вот где надо жить! — сказал по дороге Мансуров. — Давай поедем сюда после ординатуры работать!». — «Приезжайте, — гостеприимно согласились местные, — получите участки под бахчу и будете арбузы выращивать». — «А когда же работать?» — удивился я такой перспективе. «Э-э-э, дарагой! — рассмеялся Мансуров. — Ты что, не знаешь, как это делается? На плантациях работают колхозники и продают арбузы в Душанбе. А они, — кивнул он в сторону врачей, — деньги за это получают». — «За что?!» — опять проявил я свою бестолковость. «За то, что это их плантации», — резонно объяснил Мансуров. «А-а-а-а», — наконец понял и я.

Озеро выглядело действительно очень красиво. Вокруг нависали горы, отражающиеся в тихой воде, солнечный закат, величественная тишина! Вода настолько прозрачная, что видно было дно и много плавающей довольно крупной, пятнистой, похожей на форель рыбы. «Вот, где надо рыбу ловить! — сказал я. — Вёдрами можно черпать!». — «Чито ти, чито ти! — заволновались коллеги. — Эта святи вада и риби нилзя паймать — эти болшой кафир! (грех)». — «А, что это такое, плавает на поверхности, какие-то длинные палки?!» — наивно спросил я. «Эти змей», — объяснили коллеги. «Как змеи?!» — вздрогнул я, увидев, что коллеги уже спустили штаны и собрались прыгать в воду с мостика, предлагая и мне последовать их примеру. «Нет, нет! Вы купайтесь, а я природу посмотрю, мне здесь очень нравится. Никогда не видел такой красоты! Хочется только смотреть и смотреть, а вы купайтесь», — попытался я их отвлечь от себя. «Ти чито, мица не хочиш?! Ки нам вся едет мица — в Чили Чор Чашма! — Сирок Чтыри Вода! Она здоровя, сили миног и год давает!». — «А змеи тоже дают долголетие?» — недоверчиво поинтересовался я. «Канечна! — согласились врачи. — Висё, чито ти видать тут, давать долгилет! Ти пригат в вода, мойса, лица, глаз тожи!». — «А помочиться, интересно, тоже можно? — уже про себя подумал я. Уж очень хотелось. — И кто знает, когда до первого туалета доберусь?! И есть ли здесь вообще туалет? Может, моча хоть змей спугнёт?!». — «Пригай здес! — приглашали они меня. — Тут змея нет». Закрыв глаза, прыгнул, как с самолёта — без парашюта, приготовясь погрузиться на глубину! Но только брызги пошли во все стороны! Вода оказалась до колен, так что с желанием помочиться пришлось повременить. «Ой, ой, ой, кусается!» — почувствовал я, что мои ноги в воде уже змеи грызут. «Эти риби, он галодни! — успокоили врачи. — Эти святи риби!». — «Да, какая умная рыба, — согласился я. — И совсем, сволочь, не боится, вот наглая! — подумал я. — Её бы в Россию, на перевоспитание! Она бы кусала не дольше, чем пару минут, а затем мирно „шкварчала“ бы в масле на сковородке!».

Окунувшись, как требовали друзья, даже лицо протер этой водой с рыбьими — «святыми рыбьими выделениями». А рыба действительно наглела всё больше и больше! Вокруг меня уже десятки рыб крутились и кусали за ноги. Я их незаметно, как мог, пинал ножками, чтобы друзья не заметили моё непочтение к этой святой рыбке. Выйдя, наконец, из воды, очень был доволен, даже в восторге, что всё позади! «Действительно! — признался я. — Как-то легко дышится!». — «Пиравда? — обрадовались врачи. — Ми будим всигда тибя бирать». — «Да нет, каждый день не надо!» — испугался я. Наконец, сели в машину и поехали домой к одному из врачей — хирургу. У него был немаленький дом, огромный двор, бараны, 9 детей и жена в национальном платье, штанишках и «снова» увеличенным животом — значит, будет десятый ребёнок. Расположившись на полу в большой комнате, на ковре, врачи скрестили ноги и удобно сидели. Видя, как я с боку на бок прилегаю на локоть, хозяин что-то сказал жене по-узбекски, и мне принесли подушку. Стало удобно лежать на боку. Жена и дети приносили фрукты, чай, лепёшки и исчезали. Мужчины пили чай с лепёшкой, ели виноград, изюм, курагу, фисташки. Выпив чайник чая и съев не мало от лепёшки, наелся. Говорили по-узбекски: «уль, гуль, тюрк, як бар, сис». Я молча кивал головой и смеялся, когда все смеялись. Был очень серьезен, когда все были серьезны. Рот открывал только для чая, лепёшки и фруктов. Через час примерно жена хирурга принесла огромный поднос с пловом и тут же ушла. Дети стыдливо заглядывали из-за порога, как собачки, глядели, как мы едим. Если они заходили в комнату, то только чтобы что-то принести и уйти. «Вот приеду домой, тоже заведу такой порядок! — подумал я. — Узбеки и таджики не дураки, а мудрый народ!». С трудом проделав узкую борозду в плове, наелся окончательно. После чего хозяин принёс две бутылки водки и три коньяка. Водку и коньяк наливали в пиалы, освободившиеся от чая. Очень скоро и я уже всё «понимал» по-узбекски. Тут вновь пришла жена хирурга и принесла каждому по большой косушке супа харчо. Мой живот стал доставать, так мне чувствовалось, до подбородка. Я мог уже сидеть, оперев подбородок на живот. «Ну, всё! — подумал я. — И как это врачи ещё едят?! Как будто только начали есть!». Хотя и их животы заметно увеличились, темпа они не сбавляли ни в еде, ни в водке, ни в коньяке, пили полными пиалами, но пьяными не становились. Были очень дружелюбными друг к другу, не спрашивали друг у друга об уважении, никто не уснул, были бодрыми и многоречивыми.

Приходилось некоторые пиалы пропускать, показывать, что уже налил. Они на меня мало обращали внимания. Я им не мешал, и они мне не мешали. Вот появилась вновь жена хирурга и принесла манты. Дело принимало серьёзный оборот! Я стал беспокоиться, смогу ли подняться с пола, хотя ел меньше, чем коллеги. Поковырявшись во вкусном блюде, решил, что это конец! «Дурак только, что чая вначале много напился и лепёшки много съел! Они меньше выпили чая, они-то знали, что впереди самое вкусное», — понял я. Вновь появилась жена хирурга — с двумя сыновьями — и принесли шашлык. Это было уже издевательством — приносить каждое последующее блюдо вкуснее предыдущего. Нет, чтобы наоборот! Через полчаса вновь появилась жена хирурга и принесла арбузы и дыни, к счастью, не пришлось возвращаться «домой», т. е. в больницу. Легли спать на полу, на ватных подстилках — в одной комнате. Утром, умывшись на крыльце из соскового умывальника и выпив чай с лепёшкой, но уже, к сожалению, без последующего плова и шашлыка, поехали в больницу. Все пошли на утреннюю конференцию в административном здании. Утреннюю конференцию проводил зам. главврача в сером костюме и синем галстуке. Собралось до 30 врачей из разных отделений, самыми активными были, как и везде, хирурги. А эти выглядели даже уверенней, чем хирурги в Душанбе. Они чувствовали себя хозяевами. В Душанбе были разного вида хирурги: и нейро- и детские, кардио- и сосудистые, а здесь только общие, но зато какие важные! Как правило, именно хирурги становятся главными врачами в районе. Пытался представить их в студенческие годы, как они списывали у меня лабораторные. Теперь они превратились в «духтуркалонов», они решали, «кому что отрезать и за сколько». Они имели машины, арбузные плантации. Хирурги все пузатые, это необходимо по долгу службы, профессиональная необходимость, куда-то же надо девать плов и лепёшки, которые больные ежедневно приносят! В России приносят спиртное, поэтому по долгу службы приходится быть алкоголиками. Если кто-то из врачей другой специальности открывал рот, то хирурги сообща ему его тут же затыкали. В общем, и в этой больнице не было дружной семьи, потому что не все дружно жили, но на общую конференцию всё же надо ходить, чтобы знать, что происходит в больнице. Решил в 8 утра проводить у себя в отделении утреннюю пятиминутку с медсёстрами, а затем к 9 часам быть здесь. Дежурный врач по больнице докладывал на общей пятиминутке, что происходило с больными, в том числе, и в моём отделении, за ночь. Сегодня ничего не доложили о моём отделении. «Что было в терапевтическом отделении?» — спросил зам. главврача у дежурного. «Никто не вызывал», — развёл тот руками. «Удивительно! — сказал зам. главврача. — Больше всего работы ночью даёт терапевтическое отделение! Больше всего они беспокоят дежурного врача. Дежурному врачу уделить этому отделению больше внимания! — обратился зам. главврача ко всем. — У нас сейчас там новый человек — зав. отделением. Он один работает на всё отделение. Это клинический ординатор из Душанбе, на 2 месяца к нам приехал. Ему надо время, чтобы в курс войти. Кстати, познакомьтесь…», — представил он меня местным медикам.

«С завтрашнего дня всем собираться у меня в ординаторской на утреннюю пятиминутку! — объявил я персоналу. — Медсёстрам докладывать, что произошло за ночь с больными». — «Сегодня вместе пройдём по палатам, — сказал я старшей медсестре Раечке, — я ещё не всех больных по фамилии знаю. Отправили кровь на брюшной тиф?». Больные с пневмонией продолжали лихорадить, несмотря на жаропонижающие средства и инъекции пенициллина в высоких дозах — один миллион каждые три часа. Онкологический старик как будто выглядел бодрее. «Сегодня перельём 500 мл. крови, — сказал я Раечке. — Все остальные назначения продолжать». Его сын с надеждой на меня смотрел, кланялся постоянно, завидев меня, и повторял: «Рахмат, рахмат». Старик протянул мне руку, сказал: «Рахмат». У больной астмой, хотя и продолжало свистеть в груди, но она впервые ночью спала. До обеда обошёл половину больных. Решил вторую половину после обеда пройти. А завтра, наоборот, начну с последней палаты — пойду к первой, чтобы не постоянно одни и те же были до обеда, а другие после осматривались. Решил никаких записей в истории болезней не делать, только целый день наблюдать, обходить больных, исправлять или добавлять лечение. Следить за их состоянием, которое могло с минуты на минуту меняться. Легче вмешаться сразу, а не ждать ухудшения, когда будет тяжелее что-либо сделать. 60 больных на меня одного, и таких, которые требуют постоянного наблюдения — не оставляло времени для записей в истории болезней. Одно из двух: или хорошо писать и не лечить их, или лечить и не писать — выбрал второе. «Всё равно уеду через 2 месяца, кому нужны мои записи, зато смертность уменьшу! Писать и местные на плохом русском, вернее, узбекском, смогут. И зачем мне на хорошем русском и грамотным медицинским языком портить их самобытный, национальный колорит! Посмотрим, что высеется из крови у этих с пневмониями. Если ничего, то заменю антибиотик пенициллин на цефалоспорин. Основная масса микробов к пенициллину устойчива. Если брюшной тиф, то назначу левомицетин. Если брюшного тифа не окажется, придётся ещё и туберкулёз исключать, как-то найти возможность всем рентген сделать», — размышлял и советовался я сам с собой.