Монархическая государственность - Лев Тихомиров

Отсутствие свободы труда поддерживало эту однородность, так как не давало возможности сильного развития капиталистической промышленности. Фабрики и заводы были мало развиты, и рабочий промышленный слой состоял главным образом из крестьян кустарей, а фабрично-заводское население в большинстве состояло из временных рабочих - тех же крестьян, шедших на фабрики лишь так, как они шли на извоз или на другие сторонние промыслы в свободное время - "на заработки", для того, чтобы прихватить денег для своего коренного основного промысла - крестьянского земледельческого хозяйства.

Эти сорок миллионов населения жили сравнительно изолированно от верхних "образованных" слоев, которые были для них не столько "образованные", как "баре", "господа", нечто привилегированное и эксплуатирующее... Хотя помещики имели большое значение для просвещения народа, но разница в социальном положении обоих классов сама по себе препятствовала крестьянству поддаваться слишком сильно тем умственным веяниям, которые кипели сверху, у "господ". Да и сами господа, умствуя для себя, всегда остерегались, чтобы их умствования не захватили "мужиков" и не вызвали среди них разных "бунтов", которые в первую голову обрушивались на самих "господ".

Все это положение резко изменилось с освобождением крестьян.

При том живом общении, которое явилось в освобожденной России между всеми слоями населения, умственное состояние верхних классов начало быстро передаваться в народную массу, даже помимо преднамеренной пропаганды, а она также была, и шла все более энергично. Распространение просвещения, которое, как бы ни было оно жалко или даже фальшиво, во всяком случае заставляло работать мысль народа, перенесло к нему те запросы, те споры, те идеи, которые волновали верхние образованные слои.

Сами крестьяне стали в большом числе пробиваться к высшему образованию и к разным высшим промышленным или свободным профессиям. Эти лица, хотя уже откалывались от своей прежней крестьянской среды, но не сразу утрачивали с ней связи или даже продолжали их поддерживать, служа волей-неволей проводниками в массу народа множества новых идей и потребностей. Если таким путем масса народа теряла много талантливых и энергичных людей, то во всяком случай получала сильные толчки к своему развитию.

Отсюда при многих благих последствиях развилось также много очагов как сектантско-религиозного движения, так и социально-революционного.

Народная масса вовсе не обнаружила при этом умственной или нравственной беззащитности. Она имела свои верования и убеждения и в них, вообще говоря, оказалась гораздо более стойка, нежели высшие классы.

Но, помимо какого-нибудь революционного, то есть политически отрицательного, или сектантского, то есть церковно-отрицательного, движения в массе освобожденного народа не могли не проснуться стремления к сознательной религиозной и гражданской жизни.

Те вопросы, которые волновали Московскую Русь в XVII веке и привели к Петровской миссии просвещения, те вопросы которые закипели среди образованной России в конце XIX, не могли быть чужды массе русского народа. Неся свою тяжкую страду порабощения во имя миссии Петра, масса народа еще могла не мыслить: за нее думали какие-то другие лица... Но и тут она все-таки думала, искала правды. Как же этому исканию было не явиться у народа освобожденного, с той минуты, когда Верховная власть, некогда всех закрепостившая на службе Петровской миссии, признала, что надобность закрепощения миновала, и что русский народ может с усиленными средствами снова начать свободное существование?

Итак, вовсе не восставая против царя и, напротив, полный глубокой благодарности царю, приведшему народ через тяготу рабства к возможности новой жизни, народ все-таки имел перед собой запросы этой новой жизни.

Московская Русь, свободное создание народного гения, на 200 лет прекратила свое национальное строение во имя Петровской миссии просвещения. Эта эпоха кончилась в 1861 году. И тут перед всеми русскими, у кого была русская душа и русский исторической инстинкт, не мог не явиться вопрос: как же теперь продолжать свое прерванное строение? Как жить по правде свободного русского народа?

Что отвечало на это современное государство даже коренному крестьянину, оставшемуся при земле и общине? Не много ясного мог он услышать. Но зато он услышал очень много от тех, которые отрицали это старое русское государство и утверждали, что свободной жизни в нем не может существовать...

Нельзя удивляться, что до некоторой степени эти отрицания нашли отголосок даже и в крестьянстве, хотя доселе очень малый, так что, должно признать, из всех сословий крестьянство оказалось наиболее твердо помнящим свои русские основы и наиболее готовым твердо их поддержать.

Но с 1861 года масса народа уже неизбежно должна была все более терять свой прежний, крепко сложенный однообразный состав.

В социально-экономическом положении народа начались глубокие изменения. Даже и среда крестьян-земледельцев начала расслаиваться, выделяя фактически безземельный слой. Но особенно важно было развитие фабрично-заводской промышленности, привлекшей к себе постепенно миллионы народа.

Это огромное население фабрично-заводских рабочих при разумной устроительной миссии могло бы стать в высшей степени полезной связью между верхним культурным слоем и деревенским. Но, к сожалению, оно развивалось вне всяких рамок какого бы то ни было социального строя. Наших рабочих воспитывала деревня, поскольку они не порывали с ней связи. Но сама фабрика для них не давала в социальном отношении ничего, кроме деморализации. Даже семейная жизнь здесь не находила опоры, а находила множество разлагающих влияний. Жизни общинной и корпоративной не было. Общественному миросозерцанию человека здесь грозило только разложение. А между тем фабричное население, умственно более развитое, несло свое влияние и в деревню.

И вот здесь-то, на фабрике, среди населения, лишенного всяких социальных устоев, особенно нашла себе почву отрицательная и социалистическая пропаганда. Даже сектантство часто начиналось с фабрик, революционная же пропаганда почти исключительно через них проникла в народную массу.

Деревня не только исторически помнила, но и на текущей практике видела связь народа с высшей властью; крестьянин мог быть беден или обижен, но чувствовал себя гражданином Русского государства. Фабричный, сколько бы он ни зарабатывал, именно и не развивал сознания своего гражданства в государстве. Он как бы не член общества, а только рабочий; если он и не лишен защиты закона, то не больше, чем иностранец в России или чем русский в Германии или Америке. Но такое положение целого класса есть, по существу, революционное и не может не отрывать нравственно народ от государственной власти.

Этот огромный новый слой населения "пореформенной" России был и остается лишен внутренней организации. Но и остальная Россия на каждом шагу не могла не чувствовать себя организованной по малой мере не соответственно потребностям нового времени.

Это проявилось решительно во всех отношениях. Но, быть может, нигде не бросалось это так резко в глаза, как в отношении духовно-религиозного строя, т. е. в отношениях церковных.

Перед всей Россией, как сказано, стал в жгучем напряжении вопрос - что есть основная правда жизни. Но достаточно вспомнить положение Церкви, только что характеризованное, чтобы видеть, в каких неестественных условиях почувствовала себя новая Россия в своей духовной жизни, которая дает ответ на этот жгучий вопрос.

Ввиду крайне оживленного умственного движения, проникавшего в народ, ощущалась на каждом шагу потребность религиозной организации, т. е. необходимость крепкого церковного общения. В этом же отношении новая, пореформенная Россия увидела себя еще в худшем положении, чем крепостная, и, конечно, крепостные крестьяне чувствовали себя ближе к "батюшке", чем освобожденные. Прежде их роднило даже общее притесненное положение, и приходское бесправие если и существовало юридически, то мало замечалось на практике. С освобождением народа оно стало совершенно ясно.

Высшие классы в этом отношении тоже не чувствовали себя более живыми членами церковной организации.

У одних старообрядцев сохранилось древнее единство клира и мирян в делах Церкви, но за это они и признавались "раскольниками"...

Исторический момент.

Разобщение Верховной власти и народа.

Не стану, впрочем, останавливаться на всех подробностях этих усложнений. Нам нужно схватить самую сущность положения России и задач монархии после 1861 года.

Политическая сущность бытия русского народа состоит в том, что он создал свою особую концепцию государственности, которая ставит выше всего, выше юридических отношений, начало этическое.