Четыре столицы Древней Руси - Е. Нелидова

Один из представителей иностранных держав, сопровождавших императрицу в Киев, так ответил на ее вопрос о впечатлении, произведенном на него городом: «Киев представляет собой воспоминания и надежды великого города…» Он также оставил описание своего путешествия, в котором, между прочим, пишет следующее: «Весь Восток собрался здесь, чтобы увидать новую Семирамиду, собирающую дань удивления всех монархов Запада. Это было какое-то волшебное зрелище, где, казалось, сочетались старина с новизной, просвещение с варварством, где бросалась в глаза противоположность нравов, лиц, одежд самых разнообразных… 22 апреля императрица пустилась в обратный путь на галере, в сопровождении великолепной флотилии, которая когда-либо шла по реке. Она состояла из 80 судов с 3000 человек матросов и солдат. Впереди шли семь нарядных галер огромной величины, искусно расписанных, с множеством ловких матросов в одинаковой одежде. Комнаты, устроенные на палубе, блистали золотом и шелками… На каждой из галер была своя музыка. Множество лодок и шлюпок носилось вокруг эскадры, которая, казалось, создана была волшебством… Города, деревни, усадьбы, а иногда простые хижины так были изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор, и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами. Снег стаял; земля покрылась яркой зеленью; луга запестрели цветами; солнечные лучи оживляли, одушевляли и украшали все предметы. Гармоничные звуки музыки с наших галер, различные наряды побережных жителей разнообразили эту роскошную живую картину…»

Такова была пленительная внешность, в какой хотела представить администрация Киев и его окрестности своей повелительнице и гостям русским и иноземным. Но даже поверхностные наблюдатели из тех же иностранцев, не знающих жизни народа, видели под этим тонким праздничным слоем убожество и малокультурность местной жизни. Более откровенный иностранец на вопрос императрицы: «Как нравится вам народ, который вам представляли, как нравится вам Киев?» ответил: «Если сказать правду, так это незавидное место, видишь только развалины да избушки». Еще более незавидную картину разрушения и нищеты увидел бы иностранец, если бы заглянул в глубь страны, разоренной многолетними внешними и внутренними войнами. А если бы он захотел поговорить с обнищавшим народом, измученным подневольной работой на помещика, то услыхал бы, может быть, горькие жалобы на неосуществившиеся надежды. Много было пролито крови народной за освобождение от поляков, презиравших черный народ, заставлявших его работать на себя, обиравших его и оскорблявших самое дорогое для него — его религию. Была надежда на покровительство большой сильной державы, родственной по религии, по древним преданиям. Но Русское государство преследовало свои цели. Оказывая покровительство стране, связанной с ней вероисповеданием, и освобождая древнейший русский город от иноземного владычества, оно больше думало о расширении своих границ и укреплении государственного значения, чем об интересах жителей страны и города. Оно не считалось с теми особыми условиями, в которых веками жили эти люди и с которыми они сжились телом и душою. Желая слить два народа в один, русские государи подчиняли слабейший сильнейшему. Вводя разные новизны, с которыми сжились уже великороссы, они ломали живой быт малороссов, ломали его душу, особенно когда стесняли родную речь, принуждая говорить, читать и даже молиться на чужом языке. Этим они оскорбляли народ не меньше, чем оскорбляла его ненавистная ему Польша, насильственно вводившая чужую религию. Еще при Петре, в 1720 году, был издан указ, воспрещавший печатать в Украине иные книги, кроме церковных. И эти последние допускались только как перепечатки со старых изданий, причем их должно было исправлять, по образцу великорусских изданий, чтобы в них и следа не было украинского языка, «дабы никакой розни и особого наречие не было». В 1769 году Киевская лавра ходатайствовала перед синодом о разрешении напечатать украинский букварь, так как московских букварей на Украине не хотели покупать. Но синод не дал разрешения. Даже старые церковные книги украинской печати синод велел забирать из церквей и вместо них вводить книги московского письма. И все эти нововведения и стеснения отражались опять на том же черном народе, который рвался на свободу из-под гнета польских панов. Верхние слои населения так же поддались великорусской культуре, как поддавались их предки польской. Такое насилие над бытом и языком породило тяжелые недоразумения между малороссами и русским правительством, которые длились многие годы и продолжаются отчасти теперь.

Пока шло постепенное обрусение левобережной Украины и города Киева, вокруг последнего, в землях, принадлежащих Польше, как в котле, кипела и разливалась старая вражда украинцев к полякам. Когда в 1714 году русское правительство вывело за Днепр украинцев, бежавших из Правобережья, и передало их полякам, в пустовавшие земли тотчас же устремились потомки шляхтичей, выгнанных отсюда во время войны Хмельницкого. Они стали снова разводить фольварки и зазывали в них народ, обещая ему разные льготы на сроки от пятнадцати до двадцати лет. Но по мере того, как истекали сроки, возобновлялись прежние крепостные отношения между панами и хлопами. Паны снова стали злоупотреблять даровым крестьянским трудом и отягощать его разными поборами. Хлопы снова стали скрываться в степи и присоединяться там к разбойничьим шайкам, появлявшимся из окрестностей Киева, из-за Днепра и больше всего из Запорожья. Разбойников этих тогда называли гайдамаками. Они грабили панские фольварки и пользовались полным сочувствием украинского населения, считавшего их, как в былое время казаков, защитниками своей веры и прав. Жившие на правом берегу монахи, мещане и даже русские офицеры пограничных команд тоже смотрели на гайдамаков как на борцов против польского гнета, и если не помогали им, то во всяком случае не мешали.

Особенно сильного развития достигло гайдамацкое движение в 1750 году, когда Брацлавское воеводство, восточная Подолия и почти все Киевское воеводство находились в руках гайдамацких отрядов и восставших крестьян. В продолжение года было взято и разорено много городов и местечек, перерезано без числа поляков и евреев. Затем движение стало ослабевать само собой, без организованного сопротивления со стороны поляков, чтобы разгореться с новой силой через десять лет. На этот раз гайдамаки определенно встали на защиту религии. В это время униатское духовенство с особенным усердием принялось за распространение унии в Киевском воеводстве. Несколько местных монастырей сделались убежищем и опорой для православных. Униатское духовенство силой принуждало священников и население к принятию унии, ослушников сажали в тюрьмы и подвергали жестоким наказаниям. Православные обратились к защите русского правительства, которое приказало русскому послу в Варшаве поднять вопрос о гонении на православную веру. Между тем в 1768 году в Польше поднимается восстание шляхты против правительства,