Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Петр Павленко

— А порожняк? — спрашивает вдруг Постойко.

— И порожняк будет! — отвечает министр. — А не будет, — вдруг озорно блеснул он глазами, как бывало, когда коногонил в шахте, — а не будет, так начальник комбината сядет на электровоз, главный инженер станет десятником откатки, а я… я сдам министерство кому-нибудь более толковому, а сам пойду к тебе учиться на комбайнера…

— Ясно! — негромко говорит начальник комбината.

— И ничего вам не ясно! Ничего! — говорит министр уже в кабинете Сидора Трофимовича.

— Так машина ж выдержала испытание.

— А шахта не выдержала!

— С порожняком мы дело наладим, товарищ министр. Вы же меня не первый день знаете…

— Да разве только в порожняке дело? Раз комбайн так жрет ваш порожняк, так, значит, и весь подземный транспорт надо перестраивать. Пути перестилать. Двухколейные штреки строить. Диспетчерскую службу наладить. А когда комбайны в полную силу войдут, так у вас горные работы начнут отставать, лимитировать…

— Да… — почесал затылок Сидор Трофимович. — Не было у бабы хлопот, так купила порося…

Все рассмеялись.

— Тебя одно порося уже в мыло вогнало… — усмехнулся министр. — А как их будет пять или шесть на шахте? Что тогда? У тебя ствол задохнется от такого изобилия угля!

— Ох, дал бы только бог такое положение! — засмеялся Сидор Трофимович.

— Даст, должно быть!

— Ну, это еще не скоро… — утешает Горового директор завода. — Машина должна пройти еще испытание… проверку временем… в разных горных условиях…

— Правильно! — подтвердил министр. — Сколько вы предполагаете, Дмитрий Иванович, запустить образцов в этом году?

— Мечтаю, товарищ министр, — застенчиво отвечает Трофименко, — испробовать еще… две машины.

— Всего, значит, три? — спокойно уточняет министр. — А начальник комбината что думает?

Снисходительно посмеиваясь, начальник комбината замечает:

— У нашего конструктора домашние масштабы.

— А как вы размахнетесь?

— В три раза больше! Восемь-девять комбайнов!

— Вы б еще сказали — десять-двенадцать! — возмущается директор завода. — Не вам же их делать, а мне!

— Что? Много? — сочувствует министр.

Почувствовав поддержку, директор завода быстро отвечает:

— Хотел бы, конечно, побольше, товарищ министр, но… пять машин я обещаю твердо!

Усмехнувшись, министр загибает пальцы, подсчитывая: — Легко на пальцах подсчитать — три, потом пять и, как предел мечтаний, девять! Так? — И вдруг неожиданно для всех резко заканчивает: — А надо пятьдесят! И еще до конца этого года!

Присутствующие ошеломлены названной цифрой и молчат, один только директор вскакивает с места:

— Пятьдесят?! Но вы забыли, товарищ министр, что у нас сентябрь на дворе?!

— А вы забыли, что есть еще октябрь, ноябрь, декабрь? — вспыхивает министр, и в глазах его зажигается непреклонная воля. — Вы забыли, что завод имени Кирова недаром у нас зовется шахтерским арсеналом! Пятьдесят комбайнов тридцать первого декабря должны быть на шахтах Донбасса!

Директор растерян:

— А испытание? — бормочет он.

— Вот это и будет вашим испытанием!

Вечер в поселке. В домах загораются огни.

Осень. Кружась в воздухе, падают желтые листья.

В вечерней тишине особенно явственно слышатся звонкие голоса откатчиц и лязг вагонеток на эстакаде.

Легкий ветер раскачивает на терриконе цепочку желтых электрических огней.

Задумавшись, идут по улице министр и секретарь обкома Кравцов. Где-то далеко-далеко раздается пронзительный мальчишеский свист.

Министр вдруг останавливается, прислушивается. Кравцов, улыбаясь, спрашивает:

— Молодость вспомнил? А можешь ты сейчас так свистнуть?

— Не знаю… Давно не приходилось.

— А ты попробуй.

— Коногону можно было, министру неудобно.

Падают, падают листья… Далекий паровозный гудок, сигнальные звонки у клети…

— Каждый раз, как побываю на шахте, — вдруг растроганно говорит министр, — так, поверишь, сразу вижу себя молодым и веселым…

— Лихой был танцор! — вспоминает Кравцов.

— А ты? Любимец всех шахтерских девушек, Алеша-баянист.

— Я и сейчас балуюсь на баяне, времени только нехватает.

Из-за угла появляется группа девушек, шагающих в обнимку по мостовой.

Крайняя справа бойко запевает частушку:

Что мне муж с молоткомИль с лопатой за плечом?А пойду я замуж скороЗа шахтера-комбайнера!

Вслед за ней весело подхватывает другая девушка:

Мой миленок теперьВсе равно, что инженер.Потому что комбайнер —Это тоже ИТР!

— Слышишь! — радостно шепчет министр. — Поют уже!

— Раз в Донбассе запели, значит, пойдет комбайн!

И они молча продолжают прогулку, каждый улыбаясь своим собственным мыслям.

— А ты не удивился цифре «пятьдесят»? — неожиданно спрашивает министр.

— Я сейчас об этом думаю.

— По-твоему, я перегнул?

Кравцов отвечает не сразу:

— Нет… Но будет трудно!

— Знаю! Но я умышленно на это пошел!

— И это понятно. Надо кончать с кустарным испытанием комбайна и смело пускать его в жизнь! Так?

— Совершенно верно! Все равно каждая новая шахта, каждый новый пласт будут новым испытанием и для комбайна, и для людей!

— А будет комбайн, появится и необходимость его быстрее освоить! Так?

— Так! Хорошо мне с тобой разговаривать!

— Мне тоже приятно, но только холодно, брат! — Кравцов поднимает воротник плаща. — Все-таки сентябрь.

Министр опять останавливается:

— Сентябрь! Закрой глаза, Алексей!

— Чего ты?

— Закрой на секунду глаза, и давай вспомним… Осень сорок первого года…

Кабинет товарища Сталина. Перед письменным столом вождя стоят Кравцов и министр.

— Вы понимаете, что вам сейчас нужно делать? — спрашивает товарищ Сталин.

Обдумывая каждое слово, Кравцов тихо, но взволнованно отвечает:

— Понимаем, товарищ Сталин! В Кузбассе и Караганде давать столько добычи, чтобы возместить потерянный донбасский уголь!

— Это очень важно! — подчеркивает Сталин и выходит из-за стола. Пройдясь по кабинету, он останавливается и спокойно продолжает: — Но уже сегодня надо заняться вопросом восстановления Донбасса!

— Но там же… немцы?! — взволнованно вырывается у изумленного министра.

Сталин не спеша набивает табаком свою трубку и, как само собой разумеющееся, объясняет:

— Да, пока немцы там, а мы здесь, следует подготовить мощные насосы, моторы и другое необходимое оборудование, чтобы с первого же дня освобождения приступить к откачке воды из затопленных шахт. Мы уже разместили ряд заказов на уральских заводах, а вам нужно будет направиться в Америку.

— Слушаю, товарищ Сталин, — четко, по-военному, отвечает министр.

Закурив трубку, Сталин иронически замечает:

— Поезжайте, но не очень обольщайтесь. Вряд ли в Америке пойдут навстречу нашим заказам. В их расчеты входит совсем другое. Они хотели бы долгие годы видеть наш Донбасс затопленным и в развалинах!.. Предложите им доллары. А надеяться будем только на свои силы. Поэтому вам, — обращается Сталин к Кравцову, — я советую полететь в Ленинград. Расскажите ленинградцам, что нам предстоит выкачать из шахт Донбасса миллионы кубических метров воды — целый подземный океан! Рабочие поймут вас и сделают все, несмотря на блокаду!

— Слушаю, товарищ Сталин! — отвечает Кравцов.

Аэродром. Серый вечер. Осенняя изморозь.

Друзья крепко пожимают друг другу руки. Не узнать министра в модном, элегантном пальто и широкополой шляпе и Кравцова в военной шинели, с наганом. В рокоте сильных моторов не слышно и прощальных слов.

Взмахнув рукой, министр подымается по трапу пассажирского самолета.

Кравцов скрывается в кабине тяжелого бомбардировщика.

Отрываясь от бетонной дорожки, взмывает на юг пассажирский самолет.

Тяжелый бомбардировщик в сопровождении двух истребителей берет курс на север.

И тотчас же из океанской волны выплывает город небоскребов. Огромные, подавляющие своей холодной неприступностью здания Нью-Йорка.

За длинным овальным столом восседают промышленные короли и магнаты Америки, и среди них, рядом с председателем, наш министр.

Говорит долговязый старик в просторном, мешковатом пиджаке, с юношеским румянцем на щеках:

— Мы с удовольствием готовы принять ваши заказы на вертикальные насосы. Но к чему такая поспешность в сроках исполнения? Позволительно спросить: о каком восстановлении Донецкого бассейна говорит господин советский представитель, если немецкие армии стоят у стен Москвы?!

Улыбки на лицах слушателей… Оратор эффектно заканчивает свою речь: