Полное собрание сочинений. Том 2. Отрочество. Юность - Лев Толстой

По прочтении в рукописи «Юности» Дружинин написал 6 октября 1856 г. Толстому большое письмо, содержащее интересный отзыв критика об этом произведении.

«Порадовали вы меня, дорогой и милейший баши-бузук, писал Дружинин, письмом вашим и доверием к моему вкусу, и «Юностью», которую я сейчас кончил. Я вас очень люблю и вижу перед вами славную дорогу, на которой однако будут и Кирюши, и напрасные труды, и огорчение и борьба с литературным безобразием, весь аккомпанимент самой лучшей деятельности. Но участь ваша решена, литератором вы должны быть навсегда».

О «Юности» надо написать двадцать листов. Я читал ее с озлоблением, с криками и ругательствами — не по случаю литературного ее достоинства, а по случаю тетради и почерков. Это смешение двух рук, знакомой и незнакомой, отвлекало мое внимание и мешало толковому чтению. Будто два голоса кричали мне в ухо и нарочно меня сбивали, и я знаю, что от этого впечатление не имело нужной полноты. Однако скажу вам, что могу.

Задача ваша ужасна, и вы ее выполнили очень хорошо. Ни один из теперешних писателей не мог бы так схватить и очертить волнующийся и бестолковый период юности. Для людей развитых ваша «Юность» доставит великое наслаждение, и если кто вам скажет, что эта вещь хуже «Детства» и «Отрочества», тому вы можете плюнуть в физиономию. Поэзии в вашем труде бездна — все первые главы превосходны, только вступление сухо до описания весны и выставления рам. Потом превосходен приезд в деревню, перед ним описание семейства Нехлюдовых, объяснение отца перед вступлением в брак, глава «Новые товарищи» и «Я проваливаюсь!». От многих глав пахнет поэзией старой Москвы, никем еще не подсмотренной, как должно. Кутеж у барона З. удивителен. Недостатки (я всё говорю с точки зрения понимающих людей, а о массе скажу потом) заключаются в следующем. Некоторые главы сухи и длинны, например, все разговоры с Дмитрием Нехлюдовым, изображение отношений к Вареньке, и та, где говорится о семейном понимании. Длинна также пирушка у Яра, и перед ней визит Грапа с Илинькой. Рекрутство Семенова нецензурно.

Рассуждений не бойтесь, они все умны и оригинальны. Есть у вас поползновение к чрезмерной тонкости анализа, которая может разрастись в большой недостаток. Иногда вы готовы сказать: у такого-то ляжки показывали, что он желает путешествовать по Индии! Обуздать эту наклонность вы должны, но гасить ее не надо ни за что в свете. Вся ваша работа над своим талантом должна быть в таком роде. Каждый ваш недостаток имеет свою часть силы и красоты, почти каждое ваше достоинство имеет в себе зернышки недостатков. Слог ваш совершенно подходит к этому заключению. Вы сильно безграмотны — иногда безграмотностью нововводителя и сильного поэта, переделывающего язык на свой лад и навсегда, — иногда же безграмотностью офицера, пишущего к товарищу и сидящего в каком-нибудь блиндаже. Наверно можно сказать, что все пассажи, писанные с любовью, у вас превосходны, — но чуть вы холодеете, у вас слог путается, и являются адские обороты речи. Поэтому места, писанные с холодностью, надо бы пересмотреть и выправить.

Я пробовал было выправлять местами и кинул, эту работу только вы сами можете и должны сделать. Для системы же разумного поправления могу сказать главное только: избегайте длинных периодов. Дробите их на два и три, не жалейте точек. С частицами речи поступайте без церемонии, слова что, который и это марайте десятками. При затруднении берите фразу и представляйте себе, что вы ее кому-нибудь хотите передать гладким разговорным языком.

Пора кончать, а надо бы говорить еще много, много. Для массы читателей, мало развитых, «Юность» понравится гораздо менее, чем «Детство» и «Отрочество». За эти две вещи говорил их малый объем и некоторые эпизоды в роде рассказа Карла Ивановича. Самый пустой человек хранит несколько детских воспоминаний и радуется, когда ему истолковывают их поэзию, но период юности, — (той смутной и нескладной юности, обильной щелчками и унижениями, которую вы перед нами раскрываете), обыкновенно затаивается в душе, а оттого меркнет и забывается. Приблизить ваш труд к пониманию масс можно весьма долгим трудом, двумя, тремя забавными эпизодцами и так далее, — но сделать его совершенно по вкусу большинству всему, едва ли кто может. По замыслу и по сущности труда — ваша Юность будет гастрономическим куском лишь для людей мыслящих и чующих поэзию. Уведомьте, пересылать ли вам рукопись, или отдать ее Панаеву. Ею вы не сделали огромного шага в какую-нибудь новую сторону, но показали, что́ в вас есть, и чего мы еще от вас дождемся. Имени вашего вы не уроните даже у массы читателей».[247]

Письмо это Толстой получил в Ясной Поляне 15 октября, когда в дневнике записано: «... получил письмо от Дружинина. Хвалит «Юность», но не слишком».

7 ноября 1856 г. Толстой приехал в Петербург хлопотать об отставке. Пробыл он здесь до 12 января 1857 г., когда уехал в Москву. Во время пребывания Толстого в Петербурге набирались и печатались «Утро помещика» в 12-й книжке «Отечественных Записок», «Встреча в отряде с московским знакомым» в 12-й книжке «Библиотеки для чтения» и «Юность» в 1-й книжке за 1857 г. «Современника». О последней вещи в дневнике под 14 ноября читаем: «Завтра написать Некрасову и объявить цену за «Юность» и предложить Давыдову». Давыдов — это петербургский книгопродавец-издатель, и, судя по этой записи, можно думать, что у Толстого был план издать «Юность» отдельной книжкой.[248] Но, кроме этой записи, мы ничего не знаем об этом плане, и от Дружинина рукопись «Юности» получил Панаев, по прочтении пославший ее Толстому с такой запиской, сохранившейся в архиве последнего: «Посылаю Вам Вашу «Юность». Это вещь прекрасная — и если уж надо делать какие-нибудь замечания, то — по моему мнению, местами надо немного посжать, поопределеннее сделать Дмитрия, что вам говорил Дружинин, и что вы сами заметили, да в ценсурном отношении смягчить последние главы — в таком виде, в каком они есть теперь, их не пропустят. Переписчик наврал страшно, но независимо от переписчика периоды, кажется, кое-где длинноваты и темноваты от длинноты, частое повторение одних слов, всё это я заметил в рукописи и проч.; пожалуйста, Лев Николаевич, по мере исправлений присылайте ко мне тетради. Через несколько дней надо будет начать печатать. Преданный Вам Панаев. Среда».[249]

В дневнике Толстого под 3 декабря записано: «У Боткина [В. П.] Панаев хвалит «Юность» очень Приятно... Панаеву условие». 5 декабря: «... объяснялся с Панаевым». Следующая запись о «Юности» 10 декабря: „... Переправлял «Юность»“. Затем 12 декабря: «Утром поправил «Юности» первую тетрадь». 13 декабря: „Встал поздно, едва успел переправить тетрадку «Юности»“; 14 декабря: «... поправил тетрадку...»; 15 декабря: „На гимнастику очень опоздал, переправляя 3 тетрадь «Юности»“. 17 декабря: «Проснулся в 11, стал поправлять 3-ю тетрадь, принесли перемаранные коректуры духовной цензурой... Завтра ехать к Иоанну...». Хотя в последней записи не названо произведение, перемаранное духовной цензурой, но, кажется, можно определенно утверждать, что речь идет о «Юности», только V—VIII главы которой могли просматриваться духовным цензором. На следующий день запись в дневнике: „Разбудили меня в 11. Поехал к Отцу Иоанну. Стерва... У Панаева обедал, Боткин в восхищении от «Юности»“. «Отец Иоанн» — духовный цензор, Иоанн Соколов (1818—1869), архимандрит, член Петербургского духовно-цензурного комитета в 1848—1857 гг. Вероятно, в связи с затруднениями прохождения «Юности» через духовную цензуру находятся и следующие слова записи дневника под этим же числом (13 декабря): «Ездил к Блудову с Вяземским. Неловко». Кн. П. А. Вяземский в это время в качестве товарища министра народного просвещения ведал делами цензуры.[250] 19 декабря: «Встал поздно, едва успел поправить одну тетрадку». На следующий день: «Ездил к Вяземскому, хорошо». 22 декабря: „... поправлял «Юность»“. 24 декабря: «Ездил к Вяземскому по цензурным делам». 28 декабря: «Вяземский запретил последнюю главу». 29 декабря: «... нелепость и невежество цензуры ужасны».

Запись 28 декабря говорит о запрещении Вяземским, конечно, второй половины XLIV (предпоследней, а не последней, как записал Толстой) главы «Юности». Именно об этом месте Дружинин писал в вышеприведенном письме от 6 октября Толстому: «Рекрутство Семенова нецензурно», и Панаев советовал «в цензурном отношении смягчить последние главы: в таком виде, в каком они есть теперь, их не пропустят». Опасения эти, как видим, оправдались, и XLIV глава «Юности» появилась в «Современнике» урезанной и в таком виде перепечатывалась во всех последующих изданиях. Впервые непропущенное цензурой место напечатал И. А. Шляпкин по той самой рукописи, которую Толстой послал Дружинину и текст которой исправлял в Петербурге. На основании вышеприведенной записи в дневнике Толстого от 28 декабря мы сочли себя в праве опубликованный Шляпкиным текст ввести в основной текст «Юности» в изд. Гиза «Полного собрания художественных произведений Л. Толстого» прил. к ж. «Огонек», М. 1928 (т. I, стр. 277—279), что делаем и в настоящем издании.[251]