История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Теперь перед нами начинается обыкновенный старый фаланговый бой, где исход решает уже не полководец, а сами массы, их мужество я стойкость. Но тут произошло нечто новое, неслыханное.

 Ганнибал выстроил свою тяжелую пехоту в две линии: в первой стояли карфагенские граждане, лично защищавшие свое существование против грозного соперника; во втором - приведенные Ганнибалом из Италии войска - старая гвардия, которая совершила с ним переход через Пиренеи и через Альпы и поседела вместе со своим вождем в двадцатилетней войне.

 Нараггара - это первое сражение в мировой истории, в котором эшелонная тактика выступает перед нами как великий, вновь открытый принцип, направляющий ведение боя и решающий его исход.

 При эшелонном построении тактические единицы стоят одна за другой на таком расстоянии, что каждая может двигаться самостоятельно, но в то же время и настолько близко, что они могут оказать друг другу непосредственную поддержку.

 Сущность фаланги покоилась, как мы видели, на том, что сражаются собственно только первые шеренги или даже только одна первая шеренга, т.е. самое большее четверть, а то и пятнадцатая или даже тридцатая часть всей вооруженной массы. Ценность всех остальных бойцов состоит исключительно в том, что они замещают павших, сохраняют цельность фронта и производят сзади физическое и моральное давление. Если теперь отделить заднюю половину и поставить ее в некотором отдалении от передней, то очень многое изо всех этих преимуществ будет потеряно; в частности, физическое давление совершенно прекратится. Но зато вторая линия окажется в состоянии предпринимать самостоятельные движения, отбивать фланговые и тыловые атаки, даже самостоятельно развить наступление и ударить на неприятеля сбоку.

 Ганнибал построил свою вторую линию за первой на дистанции более одного стадиона, т.е. на 300 с лишним шагов, и лично принял над нею командование. Если бы римская конница, отказавшись от преследования бежавших пунических всадников, тотчас обратилась против пехоты, то вторая линия повернулась бы к первой спиною. Неприятельская конница вряд ли отважилась бы вклиниться между обеими линиями. Тогда, как я полагаю, карфагенское войско, без труда построив фронт во все стороны, совершило бы отступление в лагерь, пока слоны удерживали бы натиск римской фаланги.

 Но когда неприятельские всадники скрылись за горизонтом, Ганнибал тотчас же пустил в дело вторую линию: пока первая сражалась с римскими гастатами, вторая, разделившись пополам, двинулась вправо и влево в обход, чтобы напасть на римлян с флангов. Это - то же самое движение, которое африканцы произвели при Каннах, с тою лишь разницей, что оно началось позднее; поэтому отрядам предстояло совершить более длинный путь. А римская пехота на этот раз не только не имела перевеса над пунической, но, напротив, была слабее, даже, может быть, значительно слабее противника. Таким образом, первый натиск карфагенских граждан шел успешно, и если бы за ним последовала двойная фланговая атака, произведенная "старой гвардией", то римляне были бы побеждены. Тогда Ганнибал, несмотря на превосходство неприятельской конницы, выиграл бы сражение.

 Но и Рим выдвинул на этот раз человека, который понял знамение времени и, как 2 000 лет спустя Гнейзенау Наполеону, сумел противопоставить гениальному противнику свое собственное искусство.

 Мы знакомы со старым делением римского легиона по возрасту на три разряда - гастатов, принципов и триариев, стоявших эшелонами друг за другом. Выстраивая свои войска перед сражением при Нараггаре, Сципион, по сообщению Полибия, поставил манипулы принципов и триариев "на некотором расстоянии" ('v anooxaosi). Значит, и римская фаланга была построена в две линии. При Каннах принципы и триарии еще примыкали вплотную к гастатам; теперь же Сципион, как только заметил движение, предпринятое второй карфагенской линией, тотчас же двинул навстречу ей свою тем же самым порядком. Гражданское войско и гражданские командиры не сумели бы осуществить такой маневр, но война сама выковала у римлян не только полководца, но также командиров и солдат, способных не хуже их противника маневрировать на поле сражения. Вместо флангов римской пехоты старая гвардия Ганнибала встретила удлиненный фронт, а бой остался тем, чем он был - фронтальным столкновением двух параллельных линий.

 Тем не менее римским легионам нелегко было устоять перед отчаянным мужеством карфагенских граждан, перед боевым закалам гордых победами ветеранов, а может быть, и перед численным их перевесом; по-видимому, дело уже клонилось к поражению, когда вернулась из безрассудной погони римская конница и напала на пунийцев с тыла. Поистине в эту минуту решалась судьба мира.

 Карфагенское войско было разбито и во время бегства истреблено. Самому Ганнибалу едва удалось спастись в Гадрумет63.

 ПРЕДТЕЧИ ЭШЕЛОННОЙ ТАКТИКИ

 Изобретение эшелонной тактики имеет такое колоссальное значение в истории военного искусства, что было бы желательно установить каждый отдельный момент ее развития. Однако наши источники слишком для этого скудны. Мы встречаем это нововведение совершенно неожиданно и притом на обеих сторонах. Его предтечами можно считать подковообразное построение ганнибаловых африканцев при Каннах и расположение уступами за обоими крыльями Александра в сражении при Гавгамеле. Если заглянуть дальше в глубь времен, то можно еще указать на резервы, которые Ксенофонт оставил у себя в тылу, когда дал сражение Фарнабазу (ч. II, гл. 5, стр. 132). С другой стороны, хотя эшелонирование римской фаланги по глубине в три линии - гастатов, принципов и триариев - и не было ступенью, ведущей непосредственно к эшелонной тактике, но все же наличие такого деления оказало Сципиону большую подмогу и облегчило ему введение новшества.

 Однако от всех этих аналогий до организационного принципа требовался резкий скачок. Римские гастаты, если бы за ними в первый раз не выстроились непосредственно манипулы второго эшелона, должны были чувствовать себя так, как будто их предали, выставив вперед на убой; следовательно, только полководец, пользовавшийся высоким личным авторитетом и располагавший безусловным доверием своих бойцов, мог отважиться на такую реформу. Как ни очевидны преимущества второго эшелона, однако мы ни на миг не должны упускать из виду, как много ради него оказывается потерянным. Зачем, в самом деле, выставляли в поле эти огромные сплошные массы? Мы видели, что их применяли больше для углубления фаланги, нежели для удлинения линии фронта. Победу должен был доставлять натиск массы. Значит, если отделить заднюю половину, то это сразу явится противоречием основному принципу фаланги. Заполнение возникающих при передвижениях разрывов, ради чего в свое время и был создан манипулярный строй, теперь оказалось затрудненным вследствие расстояний между тремя эшелонами, а решающий натиск из глубины ослаблен больше, чем вдвое.

 Это противоречие сглаживалось благодаря военной выучке. Как некогда римский манипулярный строй стал осуществим благодаря тому, что каждый отдельный солдат вполне полагался на соседнюю и на заднюю манипулы, зная, что они неукоснительно исполнят свой долг, - так теперь воинский дух настолько окреп, что можно было лишить первую линию физической близости со второй половиной и физического давления на нее из задних рядов; она теперь довольствовалась одним лишь сознанием, что в случае нужды не останется без поддержки. У бойцов гражданского войска не может быть такой большой моральной стойкости: для этого потребовались воины, сделавшиеся профессиональными солдатами, и командиры с многолетним стажем. Казалось бы, разница невелика. Деление на гастатов, принципов и триариев существовало и раньше, а теперь только установили между эшелонами дистанцию в сотню, другую шагов. Однако эта дистанция была обусловлена совсем иною сущностью войска: она требовала иного воинского духа, иного полководца, иных командиров, иных бойцов. Начальник гражданского войска не пришел бы к эшелонной тактике; даже величайший полководец не сумел бы ее осуществить с гражданскими солдатами.

 Понятие второй линии и резерва переходит одно в другое. Резерв остается в безусловном распоряжении полководца; вторая линия следует за первой на столь недалеком расстоянии, что может целиком или частично - без особого приказа - быть захвачена самым ходом сражения или быть втянута в бой. Термин "резерв" употребляется в том случае, когда дело идет о стоящих в большем отдалении и потому более мелких отрядах; в остальном же они по своему расположению могут вполне соответствовать второй или третьей линии.

 Нараггара была отнюдь не первым сражением, в котором Сципион испробовал свой новый тактический прием. О предшествовавшем сражении на "Великих равнинах", где римский полководец одержал победу над Гасдрубалом и Сифаксом (203 г.), Полибий сообщает нам (XIV, 8, 11), что принципы и триарии обошли с обоих флангов пехоту неприятельского центра и окружили ее. Следовательно, они произвели маневр, совершенно аналогичный предпринятому в сражении при Нараггаре. По всей вероятности, Сципион выработал эту новую тактику в Испании, где он, по дошедшим до нас сообщениям, энергично обучал своих солдат. Когда сенат перед отбытием Сципиона в Африку послал в Сицилию комиссию проинспектировать его армию, на которую поступали всевозможные жалобы, Сципион проделал со своими войсками морской и сухопутный маневры под Сиракузами64, чтобы продемонстрировать искусство и выучку своих солдат. Более подробных сведений мы, к сожалению, не имеем, а потому не можем судить, в какой мере эти маневры служили образцом военных операций, совершаемых в действительности на поле сражения.