«Долгий XIX век» в истории Беларуси и Восточной Европы. Исследования по Новой и Новейшей истории - Коллектив авторов

рассмотрел деятельность органов земского и городского самоуправления, проанализировал их отношения с правительственными структурами, затронул функционирование военно-промышленных комитетов, их экономическую и политическую деятельность. Важный вклад в изучение народного хозяйства периода войны внес А.Л. Сидоров [1302], опубликовавший первую статью по этой теме еще в 1947 г.[1303] В своей монографии он осветил вопросы, связанные с эвакуацией промышленных предприятий, решением продовольственного обеспечения, функционированием железной дороги, перевода промышленности на военные рельсы. Работы А.П. Погребинского и А.Л. Сидорова отличает богатая документальная база, заметное место в них занимает информация по неоккупированным белорусским территориям.

Перенос боевых действий на территорию Царства Польского, а потом и Беларуси, привел к трагическим последствиям, и здесь дороговизна и недостаток продуктов был одним из их проявлений: тысячи беженцев, разрушенные населенные пункты, нищета, голод, болезни. Оккупационный режим и массовые реквизиции, мобилизация, принудительный труд – все это непосильным грузом ложилось на плечи населения. Так появились герои произведений М.И. Горецкого «На імперыялістычнай вайне», «Літоўскі хутарок», «Рускі», «Генерал», «На этапе», «Ціхая плынь»: они проявляют себя как личности в условиях кровопролитных боев, разрушения привычного уклада жизни, духовного опустошения и бесконечных жертв. «Цяжар вайны, – писала «Наша ніва», – лёг перш-на-перш на плечы нашаго народу; с пагранічных краёў бягуць грамадамі да нас людзі, страціўшыя ўсё, што мелі, і вынесшыя с-пад куль і бомб адно толькі свае галовы…»[1304].

Массовое перемещение населения вызвало появление отчетов и первых обобщающих работ [1305] об организации работы по устройству беженцев публикаций свидетельств очевидцев о лишениях и страданиях этих людей[1306]. Среди них – дневниковые записи, сделанные Евгенией Александровной Масальской-Суриной (урожд. Шахматовой)[1307], перед войной проживавшей с мужем в имении в Глубоком. С приближением военных действий жизнь в имении начала рушиться. В ее «Записках беженца» нашли отражение и эвакуация учреждений из Вильно, и взятие немцами Свентян, и эвакуация населения из Глубокого в Петроград, и жизнь беженцев из западных районов в самом Глубоком: «Гром грянул над самой головой: пришел приказ Синода снимать колокола <…> Два дня снимали колокола Глубокской православной церкви, костела и в Березвечском монастыре <…> Трудно описать день 1-го сентября в Глубоком <…> Ежеминутно приезжала и приходила масса народа за помощью и советом. Просили лошадей, просили приютить вещи, просили проходные билеты <…> В час ночи пришло распоряжение генерала Потапова эвакуировать Глубокое. В 2 часа ночи уже выехала почта, духовенство, монастырь, все акцизное ведомство, доктора, учителя, чиновники, жители, как местные, так и приезжие <…> Я была в Глубоком в начале октября. Наш мирный городок весь превращен в военный лагерь. Бесконечные обозы с провиантом и снарядами тянутся по всем трактам. Грохочут грузовики, шипят автомобили, скачут казаки. Жилые помещения все заняты войсками. Из брошенного монахинями Березвечского монастыря поднимаются наши летчики навстречу высоко парящему немецкому цеппелину»[1308].

На страницах петроградских периодических изданий публиковались дневниковые наблюдения и впечатления Федота Андреевича Кудринского, который занимался оказанием помощи беженцам в Рогачеве – одном из важнейших пунктов беженского движения. До конца 1915 г. через город проследовало только зарегистрированных примерно 700 тыс. беженцев. Собранные вместе дневниковые наблюдения Кудринского были опубликованы книгой «Людские волны» под псевдонимом «Богдан Степанец». Они охватывали период с 8 июля 1915 по 17 ноября 1916 г.[1309]

«По улицам сегодня потянулись новые волны беженцев <…> самые ужасные. Несколько сот повозок <…> и каких! Черных, отвратительно грязных, каких-то отчаянных <…> Я остолбенел от удивления. Я не видел еще более печального зрелища. Раньше среди нищеты все-таки попадались арбы, на которых заметны были признаки хоть какого-нибудь достатка, хоть имущество в арбах было <…> Но то, что движется сегодня, прямо-таки чудовищно по бедности. Внутри арб ничего нет, кроме детей и больных стариков, и сидят они почти на голых досках <…>

– Откуда вы? Кто вы? – задаю я вопросы, сознавая, что своими расспросами, быть может, только растравляю их горе <…>

Ответы были краткие, но содержательные. Они – из Минской губернии, Новогрудского уезда. При нашествии немцев их выселили из этого уезда в Слуцкий уезд и расселили там по деревням. Потом их потревожили и приказали переселиться через Старые Дороги, за Днепр. Полтора месяца назад они шли через Рогачев, переселяясь за Днепр. Там их расселили в Годиловичах, Довске и др. селах на расстоянии 25–30 верст от Рогачева. А теперь сняли их опять и приказали ехать назад, в Рогачев на железную дорогу…»[1310].

«Чувство горести при утрате близких у многих сильно притупилось. Прекращение жизни глубоких стариков сдержанно приветствуется как избавление от лишнего рта и как облегчение дальнейшего путешествия. То же иногда и по отношению к маленьким детям»[1311].

Беженцы, двигавшиеся на восток, оседали в разных городах и селах страны. Они оказались разбросанными по всей ее территории – от Московской, Владимирской, Калужской, Нижегородской, Пензенской, Орловской, Рязанской до Саратовской, Симбирской Тамбовской, Тверской, Тульской, Казанской, Костромской, Воронежской губерний. В опубликованных заметках В. Граневича отражено их положение в Казани[1312]. Как жили, что чувствовали, о чем мечтали бежавшие от войны люди, дают яркое представление опубликованные материалы Всероссийского съезда белорусских беженцев. Он состоялся в июле 1918 г. в Москве[1313]. Для участия в съезде приехали делегаты, сами беженцы, из Гродненской, Минской, Виленской, Ковенской губерний, представлявшие своих соотечественников, нашедших пристанище в городах и селах разных губерний страны. Они докладывали о полном бездействии местных властей по отношению к беженцам, насильственном выселении их из квартир и принудительной посылке на общественные работы без вознаграждения за труд. Прямая речь делегатов, попавшая на страницы сборника материалов съезда, ярко иллюстрирует сказанное выше. «В Рязанской губ. беженцев 21.669, из них: из Гродненской губ. 20.069, Минской 1309, Витебской 227 и Могилевской 64. Продовольственное дело плохо: похлебка из листьев, да еще без соли – единственная обыкновенная пища. Хлеб не выдается иногда совершенно. Насильственное выселение из квартир местным населением. <…> Безработица полнейшая. <…> Были случаи, когда беженцы работали день за стакан молока» (делегат от Рязанской губернии). «В Балашевском уезде до 18 тысяч беженцев, которые обречены на голодную смерть. Местною властью не принимается никаких мер к улучшению; наоборот, положение беженцев все ухудшается. <…> Волостные советы не только не оказывают помощи, но стараются всячески притеснять беженцев. На последних местное население смотрит, как на что-то темное, чужое и враждебное» (делегат от Саратовской губернии). «Положение беженцев в губернии самое безотрадное, хотя Тамбовская губ. принадлежит к числу хлебных. Безработица среди беженцев страшная. Паек в большинстве случаев не получен за полгода. <…> Беженцы страшно обносились и не имеют никакой