Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. В 2 т. Том 2 - Сергей Девятов

При Екатерине II арапы были включены в штатное расписание придворных чинов: 20 человек – достаточно значительное число, и при заполнении вакансий возникали трудности, поскольку не все кандидаты удовлетворяли предъявляемым требованиям. При найме, учитывая представительский характер службы арапов, прежде всего обращалось внимание на рост и цвет кожи – чем выше и чернее, тем лучше. Арапы должны были отказаться от языческих верований и принять христианское исповедание, конечно, приветствовалось принятие православия, но не возбранялась и католическая вера. Кроме того, кандидатов внимательно проверяли на вредные привычки и медики, и дворцовые спецслужбы. Так, в 1855 г. было отказано персидскому подданному в определении в число арапов512.

С принятием штатного расписания неизбежно возникла проблема текучки кадров – требовалось бесперебойное пополнение вакантных мест арапов. Для сохранения «породы» на службу, конечно, брали «природных» арапов. Так, в 1786 г. в Зимний дворец был принят на службу «араб Яну и арапчонок Алмаз»513. А в 1837 г. умер дворцовый арап с экзотическим именем Жан Луи Робинзон514. Эти имена свидетельствуют о том причудливом жизненном пути, на котором они их обрели. Можно предположить, что «араб» Яну являлся выходцем из стран Ближнего Востока, а Жан Луи Робинзон либо родился во Франции, либо был вывезен из французских колоний.

Но самым надежным и традиционным путем решения кадровой проблемы было наличие постоянного резерва. Поэтому дети природных арапов, родившиеся и выросшие при дворе, естественным образом вписывались в придворную среду. Они хорошо знали язык и требования службы, входили в среду детей придворнослужителей, откуда и черпались новые поколения дворцовой челяди. Так, при Николае I на службу во дворец был взят арап Александр Алексеев515. Поскольку сословие придворнослужителей к этому времени превратилось в замкнутую касту, можно с уверенностью предположить, что это сын или внук настоящего, «природного» арапа, долгое время прожившего в России, женившегося и принявшего православие.

Брали на службу в арапы и со стороны. Преимущественно это были негры, которые оказывались в Петербурге, приплыв на кораблях из США. Первым таким арапом стал камердинер посланника США при российском императорском дворе в 1810 г. Видимо, новость о выгодных вакансиях при российском дворе быстро разнеслась в портовых городах США, и вслед за камердинером в Россию устремились другие искатели приключений. Как правило, негры нанимались на редкие корабли, следовавшие с грузами в Санкт-Петербург, а по прибытии в Северную столицу они бежали в поисках лучшей доли. Видимо, новые арапы были столь «качественными», что капитанам американских кораблей дворцовые службы даже компенсировали убытки от потери членов экипажа. Заинтересованность российского императорского двора в новых арапах была столь велика, что им даже позволялось вывозить из США свои семьи и посещать родину во время отпусков. В результате арапы, выходцы из США, прочно заняли место в дворцовой иерархии придворнослужителей.

Со временем штатное расписание арапов было резко сокращено. По штатам Придворной его императорского величества конторы и подведомственной ей части, утвержденным 16 апреля 1851 г. Николаем I, при дворе полагалось иметь только четырех старших и четырех младших арапов516 – всего восемь человек. Под младшими арапами имелось в виду должностное положение, а не возраст. Арапчонков, которых так любили изображать придворные живописцы на своих полотнах в XVIII в., в следующем столетии при дворе уже не было. В дворцовом делопроизводстве их называли по-разному: если для документации XVIII в. характерно традиционное написание – «арап», то уже в XIX в. их называли «арабами». По штатам Придворной конторы, утвержденным в 1881 г., сохранилось то же число арапов – восемь.

На рубеже XIX – начала XX в. во время торжественных церемоний огромные арапы продолжали восхищать приглашенных. Когда в начале 1905 г. Николай II превратил Александровский дворец Царского Села в свою постоянную резиденцию, туда перебрались все дворцовые службы, в том числе и такой непременный атрибут парадных залов, как арапы. Поскольку после 1904 г. все дворцовые церемонии были сведены к минимуму, в Александровском дворце остались только четыре арапа, которые дежурили по две недели по два человека. Для двух дежурных арапов в подвале дворца была выделена специальная жилая комната (№ 35).

Упоминал об арапах и Морис Палеолог, бывший в 1914–1917 гг. послом Франции в России. Его описание «причудливо разодетых» арапов, или как он их именует – «эфиопов», обряженных «в мешковатые красные штаны, черные куртки, белые тюрбаны и желтые туфли», полностью соответствует воспоминаниям великой княгини Ольги Александровны, в памяти которой сохранилась еще одна дополнительная деталь – «золотая тесьма на черных куртках». Именно в таких одеяниях изображены арапы в интерьерах Зимнего дворца на картине Е. Тухаринова «Ротонда» (1834), акварелях К. А. Ухтомского «Большая Арапская столовая» (1860-е) и Л. Премацци «Белый зал» (1865).

К арапам проявляли неподдельный интерес и взрослые люди. Так, 27 августа 1914 г. впервые Александровский дворец Царского Села посетила женщина-хирург Вера Игнатьевна Гедройц. Она была приглашена во дворец для чтения лекций императрице Александре Федоровне и ее дочерям, которые проходили ускоренный курс сестер милосердия. Естественно, она волновалась и в своем дневнике отметила, что «перед началом первой лекции меня интересовал вопрос совсем отвлеченный, а именно – увижу ли я арапа. Арапа, занимавшего очень мое воображение в детстве. Дело в том что матушка моя, окончив Смольный институт, часто рассказывала нам, детям, о посещении ею дворца, где большое впечатление на нее произвели прислуживавшие там арапы в красных одеждах. И в наших детских беседах эти арапы играли большую роль, каждый представлял их себе по-своему, даже ссорились мы, помню, из-за них». Ожидания не обманули взрослую, много повидавшую женщину: «Его самого я увидала, как только вошла в обширную переднюю с камином, стены которой были убраны рогами убитых на охоте лосей. И арап был как раз соответствовавший моему детскому представлению, очень черный, с темными губами, в яркой алой куртке и таких же панталонах, с длинным ятаганом у пояса. Я бы долго смотрела на этого героя моей детской сказки, но он заговорил, и хорошим русским языком, и этим нарушил очарование».

Для М. Палеолога арапы после Февральской революции 1917 г. стали одним из символов уходящей императорской России. В дневнике он писал: «У Летнего сада я встречаю одного из эфиопов, которые караулили у двери императоров и который столько раз вводил меня в кабинет к императору. Милый негр тоже надел цивильное платье, и вид у него жалкий. Мы проходим вместе шагов двадцать; у него слезы на глазах. Я говорю ему несколько слов утешения и пожимаю ему руку. В то время как он удаляется, я следую за ним опечаленным взглядом. В этом падении целой политической и социальной системы он представляет для меня былую царскую пышность, живописный и великолепный церемониал, установленный некогда Елизаветой и Екатериной Великой, всё обаяние, которое вызывали эти слова, отныне ничего не означающие, – «русский двор».