Месть невидимки - Лев Аскеров

— Брось ты свои нелепые вопросы! Конечно же, была ребёнком и видела всё его глазами… Хотя… со стороны — тоже… Как бы наблюдала сама за собой… Я себе очень нравилась… Я, оказывается, была такой зудовой пампушечкой. Такой прелестной кукляшкой… Ни за что не поверишь. Да, я не сразу увидела ёлку. Я была в другой комнате и только-только проснулась. Видимо, в плохом настроении. Хныкала, звала маму… На мой зов пришла какая-то старая женщина. От неё пахло чем-то очень душистым. Не то корицей, не то ванилью. «Наша лапушка проснулась», — кому-то крикнула она и протянула ко мне руки. Я, капризно взвизгнув, забарабанила ножонками по матрацу. «Маму хочу!» — потребовала я. «Мама твоя в институт, на работу побежала», — по-доброму и влюбленно глядя на меня, говорила женщина. В это время в комнату вошел папа. И я, вскочив на ножки, прыгнула к нему на руки… Ой, какой он был молодой! Какой красавец! Какой горячий!

«Тетя Даша, — сказал он женщине, — ей холодно со сна. Да и дома прохладно… Оденьте её. Я не знаю во что…» Потом он понес меня на кухню, и эта старая женщина стала меня кормить. Папа усами щекотал мне открытую шейку на затылке, а та женщина отгоняла его: «Уйди… Тмешаешь…»

— Почему ты её называешь «какая-то женщина», «эта женщина»?

— Не знаю. Я её совсем не помню… Папа её называл тётей Дашей… Это сейчас я узнала… А кто она такая и была ли она в то время — не помню.

— Может, домработница? Или няня?

— Может быть… Не перебивай, пожалуйста, пока я не забыла, что видела… Папа понёс меня в комнату, где стояла роскошно разряженная ёлка. «Завтра Новый год, дочка, — говорил он, — и Дедушка Мороз принес тебе ёлку. А ночью, когда ты будешь спать, он принесет и положит тебе под подушку подарки…»

«А я его увижу?» — спросила я. «Нет. Ты будешь крепко-крепко спать». Я сморщила носик.

«Я его тоже не видел, — успокаивал он. — И мама никогда не видела… Тётя Даша, а ты с Дедом Морозом когда-нибудь встречалась?» «А как же! — отозвалась женщина. — Намедни. Я наказала ему, чтобы он обязательно пришёл к нашей Инночке и от меня принёс ей хороший подарок».

Потом папа хлопнул в ладоши, и ёлочка вспыхнула розовыми, зелёными, голубыми огоньками. Он поставил меня на ножки и, взяв за пальчики, стал вместе со мной кружиться возле ёлки. И пел: «Зелена, Зелена, хлоп — царица Зелена…» Пел и приседал. И я вместе с ним… А в это время ты безжалостно вырвал меня оттуда… Но как я тебе благодарна, Микуля! Ты подарил мне кусочек детства, которого я не помню…

Выключив диктофон, Караев потянулся к телефону и набрал номер тёщи. Она подняла трубку, как будто ждала звонка. Услышав голос зятя, она с ходу в карьер, не дав произнести ни слова, доложила:

— О своем шкоде беспокоитесь? Всё в порядке. Я его вижу в окно. Футбол гоняет, — и, не делая паузы, принялась жаловаться:

— Совсем заниматься не хочет! От рук отбивается! На скрипку смотреть не хочет. Струну порвал…

— Вот как?! Приду, задам трёпку, — пообещал Караев.

— Кроме «трёпку» другие слова у тебя есть? — возмутилась тёща.

Профессор улыбнулся. Бабка есть бабка. Ей, видите ли, позволительно замечать во внуке недостатки и говорить о них, а вот наказывать его она никому не позволит…

Поговорив ещё немного о сыне, он наконец перешёл к тому, ради чего позвонил.

— Елена Марковна, я вот по какому поводу, — остановил он её. — Когда Инна была совсем маленькой, лет пяти приблизительно, вы не нанимали ей няню?

— Жила такая у нас. Чудная, пожилая женщина. Одинокая. Её муж и дети не вернулись с войны. Она присматривала за Инночкой и помогала мне по хозяйству. Она у нас прожила недолго — два года… Скоропостижно скончалось… Вот беда, запамятовала её имя.

— Её не тётей Дашей звали? — спросил Караев.

— Да! Да! — обрадовано воскликнула тёща. — Тётя Даша… Откуда ты знаешь?

— Простите, Елена Марковна, я перезвоню позже. Ко мне пришли, — соврал он.

Немного поразмыслив, Караев придвинулся к машинке.

«Эксперимент № 2. Выводы и возникшие вопросы, — застучал он, -

а) Наблюдаемая переместилась в прошлое;

б) звуковая и визуальная связь отсутствовала;

в) следов её пребывания в реальности не обнаружил;

г) наблюдаемая запомнила увиденное и подробно, логично, с естественными эмоциональными реакциями рассказала о нем;

д) принесла с собой информацию, утраченную в памяти за давностью лет.

NB! Почему я, неотрывно следивший за испытуемой, в момент включения на „старт“ отвлёкся? В самый ответственный момент поймал свой взгляд не на ней, а на регуляторе… Случайность?.. (Необходимо проверить!).»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Великое начинается с позора

Караев обмер. «Где это я?» — пронеслось в голове.

В нос ударили знакомые запахи йода, витаминов и тошнотворная вонь нечищеной уборной… На стене — две «люськи». Одна блаженствовала, усиками почёсывая потолок, а другая, вихляясь, скользила по трубочке кислородного устройства прямо к его изголовью. Он покосился вправо… Швабра… Настоящая половая швабра. Её приспособили вместо штатива. На её горизонтальной перекладинке висела перевёрнутая вниз горлышком бутыль с бурой жидкостью. Капельница… Больница… Палата… Но почему? Караев никак не мог понять.

Очнулся он, видимо, от боли, что причиняла ему медсестра. Паршивка неумело всунула ему в вену иглу. Практикантка, наверное. Опыта — ноль. Слишком долго возится с лейкопластырем — оклеивает им иглу, чтобы та не сорвалась с руки. Неумёхе невдомёк даже, что игла ковыряет ему стенки сосуда. Наконец справившись, медсестра поднимает голову.

Ну, конечно, практикантка. Совсем девчонка, подумал он. И их глаза встретились.

— Господин профессор, — в полуиспуге вышептала она, — вы… как? Хорошо себя чувствуете?

— Вашими стараниями, — красноречиво глядя на изгиб руки, морщится он и просит сделать ему одно маленькое одолжение — смахнуть «люсек»…

— Каких? — таращится сестра. — Здесь никого нет, кроме вашей жены.

Мика только сейчас увидел её. Свесившись со стула, Инна положила ему голову под левый бок и мирно посапывала.

— Есть и кроме нее, — возразил он. — Я так называю тараканов. Вон одна «люська» загорает на стене, — показал Караев, — а вторая фланирует у кислородной маски… Я их брезгую до тошноты.

— Сейчас, — пообещала медсестра, — схожу за тряпкой.

— Милая, — остановил он её, — который час?

— Четверть четвёртого, — не глядя на часы, сказала она.

Караев посмотрел в окно. Кромешная тьма.

— Ночи? — последовал ей вдогонку недоуменный вопрос.

— Скорее, утра, — уточнила она, притворяя за собой дверь.

И опять, паршивка, сплоховала: оставила дверь приоткрытой. И в палату ворвался сквознячок, напитанный рвотными запахами больничного коридора. И тот же сквознячок донёс до него её грудной голосок.

— Доктор! — позвала она кого-то. — Профессор Гриффин пришёл в себя, — сообщила она и ехидно заметила: — А Гриффинша спит.

«Гриффин…» — повторил про себя Караев и невольно подумал: «О ком она, интересно?» Подумал и… всё вспомнил. И понял — почему оказался здесь.

…Актовый зал казался пустым. Для него, рассчитанного на пятьсот человек, восемьдесят пришедших на его лекцию, — аудитория, конечно же, жидкая. Сплошь свободные кресла. Все расселись в первых трёх рядах. Референт президентского аппарата из отдела просвещения сидел рядом с одним из работников МНБ, курирующим медицинские учреждения.

Первого Караев не знал. Он был из молодых. А с другим ему не раз приходилось сталкиваться. Тот работал давно. С тех самых времён, когда МНБ именовалось КГБ. Его за глаза называли «Попечителем ГэБэ-угодных заведений». Он и сейчас опекал некоторых ГэБэ-угодных пациентов, помещённых в психиатрические клиники.

Сразу за его спиной сидел Главный психиатр республики, представляющий министерство Здравоохранения. Приникнув к самому уху гэбэшника, он что-то ему шептал. Скорей всего, докладывал о состоянии кого-нибудь из тех, кто был охвачен заботой этого чуткого господина.

— Из власть имущих — раз-два и обчёлся, — сообщила Инна.

Караев отмахнулся: плевать! Главное — здесь весь цвет азербайджанской науки. И это заслуга Инны. Дело всё в том, что за её спиной стоял могущественный дядя Зия — академик и Герой Советского Союза. Собственно, кровным родичем он ей никаким боком не приходился. Но он один стоил сотни самых родных дядь и тёть. Он стал опекать Инну, когда та ещё училась в десятом классе. Именно тогда скоропостижно скончался её отец — Борис Ефимович Марголис. А дядя Зия с Марголисом дружили с детского сада. Вместе до самой войны учились в одном классе и вместе поступили в одно и то же военное училище. Оттуда они ушли на фронт. И тут их судьба развела.

Бориса Ефимовича определили в одну из дивизий, что противостояли гитлеровцам на западном направлении. Там его часть попала в окружение. И лейтенант Марголис с горсткой бойцов пробивался к нашим несколько месяцев. Удалось это сделать всего четверым… Измождённых и полуживых, служба Смерша пропустила их через жестокие допросы, а затем, осудив, отправила в сибирские лагеря… Оттуда он вернулся пять лет спустя после войны.