Когда-нибудь или С карусели земли… - Иоланта Ариковна Сержантова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Далеко пойдёт…» – Думал я, разглядывая удаляющуюся в сторону уборной спину сослуживца, и оказался прав.
За окном
Слушать тихую поступь дождя за окном – это как петь с закрытым ртом, когда хочется сделать куда как больше, чем в состоянии. А чего б не выйти, да не погладить, хотя с порога, по мокрым волосам ливня, не улыбнуться ему и не дать себя приобнять? И пускай рубаха прилипает к телу, и от висков по щекам льётся солоноватая вода, зато узнаешь тогда, что умеешь плакать не только ты…
Лес сбрасывает наземь серебристые рога сухих ветвей, будто олень. Ветер тому свидетель, он уже отстоял своё право быть собой, когда, размахнувшись, бились друг об друга: дуб с дубом, клён с клёном, ясень с ясенем. И нет нужды враждовать им теперь.
К широким коленям пней льнут дети, – совсем зелёная поросль, – глядят доверчиво снизу вверх на взрослых, что одобрительно кивают им с высоты своего немалого роста, и также, как они, тянутся к облакам, торопятся вырасти скорее. Спешат получше разглядеть небо! А уж как спешатся со скакуна юности, почнут рассматривать ту жизнь подробно, да рассудительно. Не токмо никуда не спеша, но нарочито степенно, дабы дать случай времени вовсе позабыть об себе. И уже не столь рьяно будут манить их небеса, и чаще станут поглядывать, – что да как там, внизу, на земле.
Судачат промеж себя бездельники, что завитки облаков часто схожи с чисто вымытыми шампиньонами, а ещё больше того – на медуз из клейстера или овсяного, на воде, киселя, кой некогда резали на большие куски и подавали по постным дням на большом деревянном блюде. Может и так, им виднее.
И покуда некто разглядывал облака, день со слезами уходил в прошлое. Щурил выцветший глаз солнца на окрестности, чтобы было из-за чего всплакнуть как-нибудь потом. Рана заката ещё немного кровила, но затягивалась быстро, оставляя заместо себя тонкий рубец горизонта.
А уже после – одна лишь ночь топала за окном, шлёпая босыми пятками по земле, и сбивала от скуки капли дождя с листвы одним щелчком.
Противные они…
Отчего, так часто человек отзывается на чужую боль только через сострадание к себе самому? Себялюбие – не лучшее из человеческих качеств, из сонма многих мы используем те, что требуют меньшего участия души. Затратное это дело, однако…
Детский сад на мелководье, вдали от берега. Гора, лоно которой залито морскими водами, предоставила приют и убежище для молоди рыб, крабов, да прочих двустворчатых и брюхоногих. Ей ничего не стоило выставить свой шероховатый локоток ближе к поверхности моря, а тем – не то забава, но возможность вырасти, нетронутыми ненужным вниманием. Однако ж, человек… хвала его непомерному любопытству! – найдёт возможность добраться туда, где его не ждут и подсмотреть за тем, что от него скрывают.
И в таком случае отшельники, попрятав руки-ноги в раковину, скатываются в паутину водорослей на дне. Крабы, в ужасе вращая глазами, бочком-бочком, как предвосхитивший своё появление на сцене третий пенёк в пятом ряду, скрываются за занавесом морской травы. Крупные рыбы тают в глубине, брезгливо выпятив нижнюю губу, и только малышня вся на виду. Куда ей?! Где затаиться, если некогда почти прозрачное тело стало обретать окраску?! Не прижмёшься уже к спасительной стене воды, слившись с нею на время, покуда пытливый взор тщится узнать в призрачной запятой юркое, но беззащитное рыбье дитя. Марказитовые глазки сияют, как крошечные маяки, в надежде обрести помощь, которой обыкновенно неоткуда взяться, ибо всем либо невдомёк, либо недосуг.
– Дама! А в в курсе, что между камней живут страшно ядовитые рыбы?
– Да ну! Вот ещё!
– Верно вам говорю. Скорпены. Третий от головы шип у этой рыбы весьма ядовит. И стоит вам пораниться об него… Ох. И не завидую я в таком случае никому!
Женщина испуганно кидается прочь, а я отправляюсь проверить своих подопечных. Рыбки, игрушечные бычки, весело резвятся и даже пытаются вовлечь меня в свои игры, но я слишком неуклюж и неповоротлив, чтобы соперничать с ними в их вновь беззаботной возне. А посему, – просто радуюсь, глядя на них.
Морская собачка, и та одобрительно скалится в мою сторону из своей каменной норы.
И всё было бы многославно22, да благостно, коли бы в четверти мили23 от того места, где мы с рыбами праздновали победу, по берегу не ходил пацан, и под одобрительные возгласы родни не собирал маленьких медуз в сачок. Зачем? Так чтобы вынести на берег и растоптать. Противные они, говорит. Скользкие, как кисель.
Памятка обучающимся
Он выглядел и вёл себя безукоризненно, так представлялось ему самому. Выставив вперёд сухую с рождения, словно бы старческую руку, он постукивал пальцем по плоскому ложу камня, на котором расположился, и, судя по всему, чувствовал себя не менее, чем патрицием. Не утруждая зрение подробностями, могло показаться, будто бы он задумался об чём-то и задаёт нужную рифму нестройному табуну своих размышлений. Однако же, всё было несколько иначе. Более внимательному и любопытному, подле рака-отшельника, а это был, безо всякого сомнения именно он, стали бы видны мелкие, едва заметные рыбёшки. Новые, ещё незапятнанные, белые одежды не скрывали ни их сути, ни простодушия. По оттенку, они были почти что вровень с окружавшей их водой. Нагретые и простывшие уже мокрые простыни чередовались промеж собой. Эта самая неравномерность была призвана закалить их, приготовить к грядущим трудностям бытия, дать представление о вспыльчивом норове жизни, и, как следствие, – непредсказуемости их собственной судьбы.
Впрочем, не одни лишь боги водной стихии трудились над будущностью мальков. Знамо дело, Нептуну с Посейдоном немало было забот и без того. Но тот самый рачок, чьё отшельничество начинало уже тяготить его самого, решил развлечься назидательной беседой с малышнёй, которая, по младости лет и простоте рассуждений, принимала всё за чистую монету, доверяя всему, что ни скажут старшие.
Оно бы и не стоило так слепо, безоглядно полагаться на иных, да известное ж дело, – покуда бОльшую часть из молодых не съедят благие намерения, уцелевшим не набраться мудрости и уму разуму, не разобраться в прописях истин ни за что.
Итак! Постукивая сухощавой ладошкой по гранитной плите стола, рак отшельник вдалбливал в юные головы мальков понятия о немногом весомом хорошем, имеющем шанс затеряться среди многого дурного, как промеж водорослей пропадают вмиг золотые монеты и перстни. Обрастая морской травой до неузнаваемости, канут они навечно, оказываясь незаметными даже на самой небольшой глубине.
Шевеля
