Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В другой раз Альберт – мы не знаем причины инцидента – сграбастал Бориса и, несмотря на протесты старших братьев, повесил его за шарф на сук не то яблони, не то ракиты, после чего принялся поглядывать “на подвешенного к суку, словно елочная игрушка, мальчонку, который сперва орал, потом хрипел, потом сипел, наливаясь свекольной кровью – захлестка постепенно затягивалась на горле, – и злое сердце Альберта утешалось…
Анна Тимофеевна ведать не ведала, какая стряслась беда, когда в землянку вбежал Юра:
– Мам, Борьку повесили!
Мать опрометью кинулась наружу.
Борька уже и сипеть перестал, снизу казалось, что в нем умерло дыхание. И пунцовое лицо с вытаращенными, немигающими глазами было неживым. Анна Тимофеевна не могла дотянуться до него, и от беспомощности, крупная, широкой кости, хоть и обхудавшая, женщина стала жалко прыгать вокруг ракиты” [2]. Сам Альберт тем временем якобы притащил аппарат и принялся фотографировать “налившегося свекольной кровью – захлестка постепенно затягивалась на горле” [2] Бориса. В какой-то момент Анне Тимофеевне все же удалось оттолкнуть немца и пробиться к сыну. Она “рывком раздернула узел на шарфе, и Бориска упал в снег. В землянку его принесла она почти безжизненного. После этого с месяц, наверно, Борис не мог ходить – отлеживался и ночами страшно кричал во сне” [1].
История про подвешенного немцем к дереву младшего брата Бориса (который, странным образом, 34 года спустя, решив уйти из жизни, тоже повесился) подтверждается всеми Гагариными – письменно и устно.
Дальнейшая судьба Черта неизвестна; без каких-либо усилий можно представить себе, как 12 апреля 1961 года он узнает, что русские запустили в космос человека, который родился в деревне Клушино, – и начинает вспоминать, что во время войны простоял несколько месяцев как раз в этой деревне, где его изводил восьмилетний “никс хороший малшик” [27]; не исключено, Альбертова версия событий чем-то отличалась бы от версии его контрагентов, Гагариных.
О том, насколько невыносимой была жизнь в оккупации, можно судить по эпизоду, рассказанному Валентином своему знакомому: “Валентин присматривал за брошенным домом дяди Павла (тот находился в эвакуации). Но как раз эту избу немцы выбрали для своего генерала. У него был ординарец, который заставлял Валентина работать целый день и запрещал отлучаться со двора. Даже в туалет надо было отпрашиваться. Однажды к генералу приехали гости, выпили, и какой-то эсэсовец стащил Валентина с печи и погнал во двор. Парню велели встать у забора и держать бутылки в разведенных в стороны руках. Немцы принялись упражняться в стрельбе, стараясь попасть в мишени. Парень чудом выжил. Наконец пьяные офицеры пошли пропустить еще по рюмочке. В это время Юра (он ходил возле дядиного дома в надежде повидать брата) помчался к родителям, чтобы рассказать, что во дворе стреляют. Мать и отец поспешили на выручку Валентину, упросили часового, и тот позвал переводчика, сопровождавшего эсэсовцев. Переводчик, видимо, был хорошим человеком – тайком вывел Валю со двора” [25].
С первых недель оккупации немцы использовали жителей Клушина как бесплатную рабочую силу – чаще зимой, расчищать дороги от снега.
Но в начале 1943 года, перед отступлением, тактика поменялась: нацисты стали вывозить молодых людей – на строительство укреплений и на сельхозработы – на запад, в Германию. К Гагариным пришли 18 февраля и забрали сначала семнадцатилетнего Валентина, а через пять дней – пятнадцатилетнюю Зою. Тамара Дмитриевна Филатова, дочь Зои Алексеевны, рассказывает, со слов матери, как Анна Тимофеевна на коленях стояла перед немцем, чтобы тот отпустил Зою, а та просила ее: “Мама, не унижайся”. “Мать вместе с другими женщинами долго бежала за колонной, заламывая руки, а их отгоняли винтовочными прикладами, натравливали на них псов” [7]. Страница самой Анны Тимофеевны, посвященная эпизоду похищения у нее дочери, – самая душераздирающая в ее воспоминаниях, еще раз подтверждающая, что эта книга – исключение, настоящие мемуары, а не пропаганда; отсылаем читателей к доступному оригиналу.
Что происходило с Валентином и Зоей в плену, родителям оставалось только догадываться.
В марте 1943-го немцы ушли из Клушина – в бессильной злобе заминировав дорогу; Алексей Иванович, впрочем, – жена квалифицирует его деятельность как “добровольное дежурство” – был начеку. Он приметил места с минами и оборудовал опасные участки специально оформленными женой предупреждающими табличками [8]. Что касается младшего поколения, то Валентин Алексеевич утверждал, что Юрий и Борис в момент отступления немцев “выставили на окно патефон (?!) и крутили пластинку «Красная Армия всех сильней»” [11].
Боев в деревне не было – чего не скажешь о Гжатске: за три дня город превратился в руины.
И все же то был город – а город действовал на эту семью магнетически.
Никто не знает, насколько серьезной психической травмой стала для Гагарина оккупация. В целом Гагарину скорее повезло: его семья, редкий случай, сохранилась после войны в полном составе. Была ли вся дальнейшая деятельность Гагарина попыткой избавиться от связанного с детскими воспоминаниями невроза – или нет? Правда ли, что он решил стать летчиком, чтобы отомстить нацистам, – в тот момент, когда увидел подбитый советский самолет? Да, такую версию событий навязывала советская пропаганда – но не так и много у нас резонов отвергнуть ее с порога. Судите сами: вас вышвыривают из собственного дома на улицу, а в вашем доме поселяются люди, которые стряхивают с воротников вшей прямо на пол и заставляют вас варить себе картошку; затем они угоняют в плен вашу сестру и брата – и на протяжении двух лет вы не знаете о своих ближайших родственниках ровным счетом ничего, хотя догадываетесь, что происходит в концлагерях с пленными.
В любом случае без особых натяжек можно предположить, что когда в 1963 году подполковник Гагарин вместе с Терешковой приехал в ГДР проверить прочность свежевыстроенной Берлинской стены и научить немцев быть хорошими избирателями – он испытал известное удовлетворение: и тут тоже, как многое в биографии Гагарина, “случилось как в хорошем романе”; разумеется, “немцы” и “нацисты” – это не одно и то же, однако справедливость есть справедливость.
Помимо собственно травмогенного, у войны имелся и другой аспект. Театр жестокости и гигантский натюрморт в поучительном жанре vanitas[11], война стала для Гагарина-подростка еще и ценным опытом. Много чужих
