Она полетела, она все-таки полетела… - Елена Потехина

– Чёрт! Чёрт!

Успокоился он лишь после того, как его обрызгали святой водой перед иконой Николая Угодника. Это был самый почитаемый святой в семье отца. На следующий день Сергей, разумеется, ничего не помнил. И я быстро забыла об этом происшествии. Возможно, что эту бабку и оговорили зазря, но даже собственные внуки её не очень любили. Забежала я к ним за какой-то мелочью, вроде спичек. Смотрю, у открытой западни лежат Мишка с Женькой, свесив головы вниз. В руках у каждого по валенку. Бабка из подвала кричит:

– Внучки, ангелочки, выпустите меня!

А они её валенками по голове – бум, бум…

Я мальчишек отругала. Бабку из подвала вытащила. Уж долго ли они её там держали – не знаю. Сорванцы они были. Ну и драл же их за это отец.

Мистика была неотъемлемой частью нашего детства. Теперь-то я понимаю, что мы играли с огнём. Но тогда мы и гадали, и духов вызывали, и опыты химические ставили. Хорошо ещё, что дом не сожгли. Но интересней всего были «пугалки» и «страшилки». Мы выбирали для этого самых вредных старух и ставили им «стуканчика» на окно. Страшилки обычно рассказывали по вечерам, когда родителей не было дома. Меня из-за этого даже мальчишки ловили и заставляли рассказывать им страшные истории. Но «соловей в клетке не поёт». И я молчала, как Зоя Космодемьянская.

Когда отец пристроил к дому террасу, то сколотил там стеллажи для книг и журналов. Туда же вынесли старый диван и стол. Получилась замечательная летняя комната. Я здесь часто уединялась по вечерам и читала, читала… В этой же комнате обычно сушились травы.

Раз в год весной отец ездил на свою родину в Сокольское собирать на болотах цветущий багульник. Отец был астматиком. Он привозил этого багульника огромный мешок и раскладывал его на полу в террасе для просушки. Так уж тогда совпало, что я приехала в это же время из похода. Мы ездили с одноклассниками на реку Решемку приток Волги). Жили два дня на полуострове в палатках, кормили комаров и почти не спали. Так вот, измученная и засыпающая на ходу, я плюхнулась на диван и отплыла в мир грёз. Первым спохватился отец, что я сплю вторые сутки. Будили меня уже с нашатырём. Голова у меня потом долго болела.

Да, про багульник в народе много недоброго ходит. Слышала я историю о том, как один охотник с болота свою «очумевшую» собаку на руках выносил. А ещё, что на багульнике настаивали в лихих местах самогон и опаивали им заезжих купцов.

К травам в нашем доме было отношение особенное. Таблеток не держали. Лечились только травами. Но у меня к ним уже и некая антипатия, возможно от пресыщения. Так бывает, если в детстве чего-нибудь переешь.

Да, я понимаю, что зверобой помогает от 99-ти болезней. Мята с малиной – от простуды; копытень – от пьянства; луковица, вымоченная в уксусе, – от сухих мозолей; мать-мачеха – от кашля; пустырник – от излишней возбудимости. Но когда на больной зуб нужно класть засохший, как кость, корень калгана и жевать (как написано в книге), – это уже выше моего понимания. Но, как бы я сейчас не ворчала, а таблеток у нас в доме не было. Как говорил мой отец: «Меньше знаешь, крепче спишь».

Глава 17 Родословная матери

Мои отношения с матерью развивались динамично. У неё с отцом были полярные взгляды на жизнь. Методы воспитания матери были более авторитарны. Но я просто принимала её такой, какой она была.

Я иногда ощущала себя в своей семье чужой девочкой. А мать не выдерживала моего не детского взгляда:

– Не тебе меня жизни учить! Доживи сперва до моих лет.

Вообще-то она была вроде бы добрая и не жадная. Но, как-то показушно. Она умела устроить из всего шоу. Мне даже бывало иногда стыдно за неё. Но она была очень смелая и умная женщина. Никогда не боялась, а что скажут другие. Она, не задумываясь, бросалась разнимать дерущихся, если видела, что один слабее. Могла снять с цепи любую собаку. Однажды хозяева такой собаки пришли к нам домой с просьбой, чтобы мать посадила их пса назад. В сильный мороз она спасла замерзающего и притащила его к нам в дом. В доме всегда было много народу. Всех кормили, поили и даже оставляли на ночь. Мне не стоило труда приводить домой всех своих друзей. Я могла запросто привести в гости целый класс.

Но если я делала попытку к сближению, мать тут же отталкивала меня, и одной фразой надолго отучала меня от «телячьих нежностей». А мне так не хватало материнской ласки или просто доброго слова.

Обычно, моя мать не терпела возражений и, если уж она что-то делала, то это было самым верным в данной ситуации. Она часто рассказывала о том, что в молодости лучше всех танцевала цыганочку, брала за неё все призы, что написала выпускное сочинение в 11-м классе в стихах. Её тогда долго выпытывали, где она его «содрала». Ещё мать рассказывала, что в войну её семья не смогла запасти достаточно сена для коровы. А детей младше её было в семье четверо. И тогда она, ещё девчонка, пошла к солдатам и выменяла у них сено на козу. Она говорила, что её мать (бабка Марья) тогда плакала и «кланялась ей в ножки». Но гордыня вела мою мать к пропасти.

Родилась моя мать в д. Вахраково Заволжского района, недалеко от дачи Островского в усадьбе её деда Ивана Григорьевича Ягодкина. Мне говорили, что это где-то не доезжая Берёзовской горы. Сама я там не была.

Дед был огненно рыжий. Деда сослали в Сибирь после раскулачивания. Оттуда он бежал и долго скрывался (жил за печкой). Лиза (наша мать) была его любимой внучкой. Он помогал ей с учебой. Поэтому она, единственная в своей семье, получила хорошее образование.

Я помню, как отец говорил Натальиному мужу – Борису:

– Смотри, если пойдут у вас дети рыжие, Наташку не ревнуй. У нас дед был рыжий. А на вас как раз четвёртое колено приходится.

Я смотрю на фотографию нашей семьи. Год 1963-й. Первомай… Мать с отцом – молодые. Одеты почти аристократично. Мать в изящных туфлях, в пальто и шляпке с вуалью. Отец в костюме, в шляпе, с галстуком. О, как он всегда воевал против этих галстуков, называл их «собачья радость». Мы с сестрой тоже в шляпах, пальто и ботинках.

Да, у матери всегда были этакие изящные вещицы. Была у неё шапочка, сшитая из кошки, или кошек. Масть этой шапочки была точь-в-точь, как у наших кошек – Зины и Ксюши. Так вот, мать иногда вместо своей шапочки на ходу хватала со стула кошку. Но тут эта «шапочка» начинала орать и мать спохватывалась, что ошиблась. А ещё был у неё парик пепельный и кудрявый.

Были у матери – прялка и вязальная машина. Прялку ей отец выточил по чертежам на заводе. Была старая ножная швейная машина «Зингер». Мать меня никогда не учила прясть. Я просто запомнила, как она это делала (подглядела), когда была ещё совсем маленькой. Как жаль, что я не «подсмотрела», как мать строчит на машинке и вышивает. Она рассказывала, что очень много строчила, когда была нужда и продавала занавески за бесценок на базаре спекулянткам. Я думаю, что это было послевоенное время. Жаль, что достаток в нашем доме не дал моей матери подольше позаниматься рукоделием. А ведь когда-то в доме нашей бабушки ей даже приходилось вешать бумажные (бутафорские) занавески.

Раньше мать на нас с сестрой и шила, и вязала. Почему-то все мои самые светлые детские воспоминания остановились на возрасте 3–5 лет.

Мать очень любила цветы. У нас был большой палисадник с георгинами перед домом. А в огороде – грядка гладиолусов. Позднее в саду появились тюльпаны, нарциссы, пионы. За навозом ездили на луг к лесу, где паслись коровы. Отец сделал специальную телегу на металлических колёсах, где крепилась 200-т литровая железная бочка. Мать с отцом впрягались в эту бочку, а меня ставили сверху, и я держалась за края бочки. Дорога была неровной и бочка подпрыгивала. Я пела или просто кричала (голос на ходу необычно вибрировал, как будто тебя стукают по спине). И хотя отец часто в шутку замечал: «Не ори, не дома. И дома не ори», но, тогда мне разрешали поорать в своё удовольствие. Было такое мнение: «Пусть ребёнок лёгкие развивает».

Когда бочка наполнялась, то на её поверхности можно было поймать красивого зелёного навозного жука.

А ещё наши родители ездили в Москву за покупками. Однажды, мать привезла нам с Натальей по платью. Сверху платья были капроновыми, а внизу у них была подкладка. У меня – голубая, а у сестры – розовая. В этих платьях мы ездили только в гости.

Мать очень любила книги. Постоянно выписывала роман-газету. И весь чердак у нас был завален журналами. Это были – «Вокруг света», «Работница», «Крестьянка», «Мурзилка» и, конечно, «Крокодил». Из-за этого «Крокодила» мы с Наташкой однажды так повздорили…

Взяла я в почтовом ящике журнал. Принесла домой. А Наташка выхватила у меня журнал и залезла с ним на шифоньер. Я схватила ковш с водой, но больше на себя вылила, чем на неё. Тогда я решила припугнуть сестру ножичком. Принесла «тесак», которым отец свиней резал. Тут Наташка как сиганула на улицу, но журнал мне тогда так и не отдала. А отец мне в тот день рассказал историю о том, как он за сестрами с топором бегал и попросил меня больше «так не горячиться».