Когда я закрываю глаза, я вижу тебя - Урсула Франке

Когда клиенты рассказывают о ранних продолжительных разлуках, они часто добавляют, что, по словам родителей, они были потом очень послушны. В нашем понимании это означает, что ребенок смирился с безнадежностью ситуации. Он подчинился структурирующему окружающему миру и сам больше не предпринимает попыток как-то на него повлиять.

Часто такое прерывание происходит, когда мать или отец клиента сами в душе привязаны к кому-то или чему-то в своей собственной системе или биографии. Например, если мать рано потеряла свою мать или отец был солдатом на войне, то можно предположить, что они были эмоционально недоступны для своего ребенка.

Похоже, что любое тяжелое переживание, которое вызывает травматизацию, тоже приводит к тому, что «душа замыкается» (Hunter Beaumont). Это может произойти при тяжелых родах, когда жизнь ребенка или матери была под угрозой, при серьезном, связанном с угрозой для жизни несчастном случае или если человек стал свидетелем смертельной опасности или смерти другого. Весь организм, психически и физически, словно бы застывает в этом переживании и сам уже не находит дороги назад, в нормальное состояние.

Пример

Г-жа Глосс (32 года) пришла на терапию в состоянии глубокой депрессии. Она испытывала постоянную внутреннюю тревогу, чувствовала себя не способной двинуться ни вперед, ни назад и была в полном отчаянии, так как была не в состоянии взять свою жизнь в свои руки и строить ее по собственному усмотрению. С детства ее постоянно посещали видения, которые уводили ее от реальности. В них она видела, как она самыми разными путями гибнет, что ее очень пугало. Во время анамнестической беседы она рассказала, что, когда ей было пять лет, на ее глазах упал с дерева ее двоюродный брат. Она тогда подумала, что он умер. В ту ночь он явился ей во сне и потребовал отдать ему ее любимые туфли, а она, испытывая панический ужас, ему отказала. Лишь потом она узнала, что брат тогда практически не пострадал. С этого момента начались ее похожие на транс состояния, яркие, страшные сны наяву и состояния тревоги. Ни одна из многочисленных психологических и медикаментозных попыток лечения ей не помогла. Описывая эту сцену, она едва дышала, дрожала всем телом и плакала. Я предложила ей представить напротив себя брата и посмотреть ему в глаза. У нее это не получилось, брат на нее не смотрел. Ее охватило отчаяние, она разрыдалась. Я высказала предположение, что в тот момент какая-то часть ее самой осталась там с ним. Она беззвучно кивнула и постепенно успокоилась. И что ей, чтобы завершить этот эпизод, следует совершить некий ритуал, «что-то, что соответствовало бы значению ситуации». Она согласно кивнула. Мы вместе задумались о том, что она могла бы сделать. Поскольку она была воспитана в католической традиции, Она решила поставить за брата в церкви большую свечу. Затем я попросила ее встать напротив кузена, которого символизировал лист бумаги на полу. Она молча перед ним поклонилась. Что бы ни подействовало в этом ритуале, но через несколько недель, когда она пришла на следующую сессию, преследовавшие ее внутренние образы и состояния тревоги полностью исчезли, депрессивная симптоматика пошла на убыль, и позже, пройдя курс поведенческой терапии, ей удалось с ней справиться (ср. Питер Левин в своей книге об «Исцелении травм» (Levine u. Frederick 1998) описывает аналогичные процессы переработки и изменения).

Как в терапевтическом процессе распознать вторичные чувства?

Как первичные чувства соответствуют движению навстречу, так вторичные чувства связаны с движением прочь. В терапевтическом процессе их легко распознать по определенным качествам. По своей силе вторичные чувства обычно не соответствуют ситуации, даже если по своему качеству они верны. Как и все стратегии преодоления, они служат для защиты, отграничения и снятия напряжения. Поскольку источником вторичных чувств и сопутствующих им физических состояний является не нынешняя ситуация, а внутренние образы и прежний опыт, для клиента характерна тенденция выпадать из контакта с терапевтом и закрывать глаза. Он не может одновременно находиться и в прошлом, и в настоящем. Поэтому терапевт может легко прервать поток вторичных чувств, если вернет клиента в настоящее, призвав его смотреть ему в глаза.

Вторичные чувства являются хроническими, у них нет конкретного начала и определенного конца, они не проходят той дуги напряжения, которую проходят первичные чувства. Они постоянны и на следующих сессиях возникают снова и снова. Будучи визави клиента, то есть даже в терапевтической ситуации, мы сами реагируем при помощи вторичных моделей и отгораживаемся от клиента. Мы воспринимаем выражаемые им чувства как фальшь и испытываем нетерпение, агрессию, скуку; у нас появляется недоверие, иногда даже возмущение, но отнюдь не сочувствие.

Вторичные чувства и движения отвлекают от переживания первичных, адекватных ситуации чувств. Они ослабляют, так как не связаны ни с какой личной целью. Клиент, так сказать, растрачивает свое время и свою энергию на симптоматику, которая не способствует его движению вперед. Обычно хорошо это чувствуя, клиент сердится или расстраивается, будучи не в состоянии точно описать, с чем это связано.

Поскольку в сегодняшней жизни клиента вторичная симптоматика не имеет никакого смысла, но мы исходим из того, что сами по себе эти чувства и восприятия верны, мы отправляемся на поиски подходящего контекста. Эта модель может сопровождать клиента всю жизнь: в похожих ситуациях и благодаря воспоминаниям старые чувства пробуждаются снова. Например, когда клиент рассказывает об истории своих отношений с отцом или матерью, он испытывает ровно те же чувства и физические симптомы, что и тогда, хотя с момента некоторых событий прошел уже не один десяток лет.

Если у клиента сложные отношения с кем-то из родителей, можно предположить, что эта модель будет проявляться и в его нынешних отношениях. И наоборот: если клиент приходит на терапию с проблемами в отношениях, мы будем исследовать усвоенные им структуры отношений, прежде всего отношений с отцом и матерью.

Реактивируемая клиентом симптоматика представляет собой комплексную картину его состояния в прошлом. На этой основе мы можем судить об обстоятельствах и, в первую очередь, о времени травматизации, о потребностях, которые были у клиента тогда, и о возможностях решения, которые нужны ему сейчас, в настоящем, для хорошего завершения травматической, оставшейся в далеком прошлом ситуации.

Поскольку вторичные чувства и модель внутреннего движения прочь берут начало в старых запечатлениях и обусловливаниях и поскольку они связаны со старыми травмами и переживаниями, обычно они устойчивы к терапии, которая не добирается до вызвавшей их ситуации, не добивается там изменений и не приводит клиента, приобретшего альтернативный взгляд и восприятие, обратно в настоящее. Изживание или отреагирование вторичных чувств дает лишь кратковременное облегчение, но в длительной перспективе ничего не меняет. В конце концов, симптом напоминает о неразрешенной ситуации, о событии, которое, согласно внутренней правде клиента, закончилось неправильно. Если мы спросим себя, как история должна была развиваться дальше и как она должна развиваться сейчас, мы получим представление о том, что сейчас нужно клиенту, чтобы он смог оставить прошлое в покое.

В процессе терапии мы часто находим соответствие между проявлениями вторичных чувств, движений и моделей действия и уровнем физического и психического развития ребенка на тот момент, когда произошло запечатление или травматизация. Если в раннем детстве клиент оказывался в ситуациях, связанных для него с очень сильным напряжением, то в то время его возможности реакции были ограничены его телесностью. Теперь, когда

перед нами сидит взрослый человек, мы наблюдаем соматизации, хроническое мышечное напряжение, которое часто невозможно точно локализовать, поскольку оно затрагивает все тело, состояния общего беспокойства и специфические модели дыхания. Иногда во время сессии клиент реагирует на тяжелые темы или ситуации, с которыми он не может справиться на когнитивном уровне, своего рода «рефлексом мнимой смерти». Или симптомы очень неопределенны. У клиента есть лишь некое подозрение, физическое ощущение или стойкий дискомфорт, но точнее описать, о чем идет речь, он не может. Все это указывает на то, что способ преодоления выработался в том возрасте, когда клиент был еще не способен переработать его на когнитивном уровне.

С возрастом и с растущей структуризацией «я» вторичные чувства и стратегии преодоления начинают проявляться в другом качестве. Теперь, если позволяет внутренняя стабильность, ребенок будет меньше впадать в состояние депрессии и беспомощности и будет больше проявлять себя вовне: через агрессию, упрямство или гнев. Злость как будоражащее чувство, которое оживляет тело, позволяет ребенку в трудных ситуациях избегать ощущения беспомощности. Вместо этого он может воспринимать свое тело и при помощи чувственных впечатлений отвлекаться от внутренних страданий. Эти симптомы помогают ребенку, так сказать, «скоротать время» до того момента, пока не спадет физическое напряжение.