Зубы грешников (сборник) - Мирослав Бакулин

Мирослав Бакулин

Зубы грешников. Рассказы

Посвящается моим родителям: Юрию Степановичу и Галине Дмитриевне.

Бабушка бежит за архимандритом:

– Батюшка, батюшка, благословите зубы вставлять?

Он удивленно:

– А зачем зубы грешникам? В Писании сказано: «Зубы грешников сокрушил еси» (Пс. 3, 8).

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви ИС 12-205-0349

© М. Ю. Бакулин, 2012

© Издательство «Никея», 2012

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Выражаем Вам глубокую благодарность за то, что Вы приобрели легальную копию электронной книги издательства «Никея».

Если же по каким-либо причинам у Вас оказалась пиратская копия книги, то убедительно просим Вас приобрести легальную. Как это сделать – узнайте на нашем сайте www.nikeabooks.ru

Если в электронной книге Вы заметили какие-либо неточности, нечитаемые шрифты и иные серьезные ошибки – пожалуйста, напишите нам на [email protected]

Спасибо!

Про Васю Курицу

Заболел я сильно. И случилось это на Севере, у поселка Мужи. Надоело мне быть городским хлыщом, преподавать молоденьким девушкам философию в университете, слушать модную музыку и ходить по одним и тем же улицам. Надоело страшно. Посему я нанялся к одному авантюристу матросом на речной флот. Нужно было дойти от Тюмени до Салехарда, по дороге принимать рыбу у местного населения и складывать ее в морозильник.

Увидел я новую для меня жизнь, настоящих людей, гадости увидел много. На себя самого посмотрел со стороны. Короче, развеялся. И философия, и девушки, и улицы вновь стали родными, милыми и приветливыми. Полезно вот так иногда сменить жизненное пространство.

Одна история из моего северного похода запала в душу. С собой в дорогу я взял Библию и книгу митрополита Сурожского Антония «О вере и Церкви». Эти книги перевернули тогда многое во мне.

И был с нами на корабле человек такой – Вася Курица. Он возвращался в Мужи после короткой отсидки в тюрьме за какие-то темные дела нашего хозяина-авантюриста. Вася был сорокапятилетним крепким мужиком с суровым лицом и добрыми светлыми глазами. Говорил он негромко, но всегда по делу и толково. Он давно жил в тайге, в своей избушке, охотился и рыбачил. Добычу менял на топливо для моторки и необходимые припасы. Таких, как он, люди называют «хороший человек». Во всем он хотел видеть положительные стороны. Даже рассказывая о тюрьме, говорил, что там учат всему, чему не успела научить мама: мыть руки после туалета, быть вежливым, разговаривать с людьми уважительно… Попробуй не вымыть руки после параши, с тобой никто здороваться не будет.

Но меня одно смущало в этом хорошем человеке – не видел я веревочки на его шее. Веревочки или цепочки, на которую вешают главную персональную святыньку – нательный крест. И спросил его об этом:

– Где у тебя, Вася, крест? Ты что, в Бога не веришь?

Он покосился с недоверием на меня и на мою Библию и сказал:

– Верить надо, когда страшно.

На этом наша богословская дискуссия и закончилась. Больше я к нему не приставал.

Через две недели мы оказались у Мужей. А еще через две недели Вася позвал меня прогуляться в недалекий мансийский поселок, километров тридцать ниже по реке. К тому времени я уже отведал сырой обской воды и, жестоко отравившись, лежал с температурой. Добивали еще белые ночи: солнце, проделав круг по небу, вставало за кусты и через час снова неторопливо карабкалось наверх. Проснувшись, невозможно было определить, утро это, день, вечер или ночь – все время светло.

Чтобы как-то развеяться, я согласился поехать. Мы съездили до поселка, поговорили с мужиками, поели нерхи – тухлой подсоленной сырой рыбы – и отправились обратно. Вот здесь-то Васе и захотелось показать мне всякие разные протоки обские, которых там сотни, и они разрезают тайгу, как улицы в большом городе. Никто в совершенстве не знает этих мест. Потеряться там – запросто. А у Васи было чудное настроение, он палил из ружья по мелькавшим на берегах животным, взахлеб рассказывал об их повадках, шутил. И все время круто поворачивал в первый подходящий проливчик. Короче говоря, мы заблудились. И у нас кончился бензин. Двигатель фыркнул в последний раз и заглох. Наступила тишина. Лодку стало сносить.

– Ничего, куда-нибудь да вынесет, – подмигнул мне Вася, – здесь кругом люди, по человеку на квадратный километр.

Около часа нас несло течением. Вдруг мы увидели дымок на берегу и стали на веслах подгребать к берегу. Навстречу нам вышла немолодая «сарафанка». Так здесь называют коми-зырянок, потому что они всегда ходят в национальной вышитой одежде. В руках она держала ружье. Слова ее были просты:

– Идите отсюда!

– Это новая жена Болгарина, – прошептал Вася.

Болгарин, местный мужик, тоже промышлял в тайге. Зимой он любил пьяным рассекать на своем «Буране» и поэтому постоянно ломал то руку, то ногу о твердый снежный наст. И так как к врачам не обращался, то и руки, и ноги срастались неправильно и криво. Особенно это было заметно, когда Болгарин пил водку. До стакана он «добирался» весьма непросто, через сложные телодвижения, напоминающие брейк-данс. Как-то, глядя на это, я вспомнил игрушку-трансформер, которая превращается то в робота, то в автомобиль. Мое сравнение тогда всех развеселило, и Болгарина стали незлобно обзывать Трансформером. К сезону он нашел себе жену-сарафанку, потому что ни одна русская не выдержала бы ни условий тайги, ни общества угрюмого Болгарина. Вот эта новая жена и держала нас на прицеле.

– У нас два выхода, – сказал Курица, – мочить бабу и искать топливо или валить отсюда, пока она не начала стрелять.

– Ну что ты! Нужно объяснить ей, – начал было я.

– Понимаете, мы оказались в сложном положении, у нас кончился бензин, а до стоянки наших барж километров пятьдесят…

Женщина посмотрела на меня и взвела курок. Стало понятно, что стрелять она действительно будет.

Пришлось отчалить. Нас долго сносило течением, пока мы не наткнулись на избушку на берегу, в которой спал олений пастух-зырянин. На одном из многочисленных островов он пас оленей своего богатого родственника. Усталые и изможденные, мы упали спать в сено.

Наутро я обнаружил, что совсем разболелся, меня лихорадило. К тому же испортилась погода, на реке начиналась буря, шел мокрый снег. Ветер с яростью бросал белые хлопья во взбаламученную свинцовую реку. Бледный и ослабший, кашляя, я вышел из избушки, пройтись с ружьем по острову.

Небо… Меня поразило небо. Оно было низким-низким. Небольшие облачка проносились, кажется, над самой головой. Я стал молиться. Вдруг из соседних кустов вспорхнули утки. Из какого-то детского азарта я выстрелил и подбил одну. Раньше я никогда не ходил на охоту и не стрелял уток. И вот у меня на руках лежала мертвая птица. Еще теплая. Ее остывающее тепло тогда мне о многом сказало.

Мне стало так плохо от себя, от глупого выстрела, от жизни, которая покинула Божью тварь и медленно вытекала из меня. Я сел на кочку и стал думать о Боге, о жизни, о себе. Здесь, в тайге, среди бури и снега, все нарастающего природного катаклизма внутренний катаклизм уставшего слабака-интеллигента казался глупой загогулиной на ладонях Бога. Да, я сидел на кочке перед мертвой птицей и вдруг совершенно отчетливо ощутил себя на ладони у Бога. Тогда, на острове, я понял, ДЛЯ ЧЕГО я уехал из города и ЧТО я должен был найти ЗДЕСЬ.

Поясню другим примером.

Одна студентка пришла ко мне однажды посоветоваться. Как-то в воскресенье она сидела с мужем и вязала, муж пил пиво и смотрел телевизор, их маленький сын ползал на ковре и играл сам с собой. И вдруг этой молодой женщине стало невыразимо скучно. Она подумала, что вот так пройдет вся жизнь: она будет вязать на диване, муж – смотреть телевизор, ребенок – ползать… Из глубины тоски она позвонила подруге, ее позвали на вечеринку, где она много выпила и изменила мужу с каким-то незнакомым парнем. Ей было ужасно горько. Она рыдала. И вдруг она увидела свою комнату, где она сидит с мужем на диване, где ребенок ползает по ковру, внутри маленького прозрачного шарика. Все то, что было ей дорого, что созидалось каждый день, все настоящее и любимое, вся эта близкая нашему сердцу и столь незаметная с короткого расстояния повседневность, все это вдруг повисло на тоненькой ниточке, готовой в любой момент оборваться. Все, что казалось надежным и незыблемым, стало призрачным и невозможным. Что мне было ей посоветовать? Я предложил ничего не говорить мужу, которого она на самом деле сильно любила, и примириться с Богом, покаяться и понести епитимью, если священник ее благословит. Она согласилась и, помолчав, добавила: