Новый Мир ( № 10 2013) - Новый Мир Новый Мир

Образ жизни подсудимых достаточно подробно исследовался членами трибунала. По-видимому, это объяснялось не столько требованиями закона, которыми в военных обстоятельствах можно было пренебречь, сколько интересом участников судебного заседания к необычному делу. Во всяком случае, от их внимания не ушли отношения капитанов с окружавшими их женщинами.

Согласно материалам дела, через Несвежинского Костенко познакомился с Порохняной и с сентября 42-го до февраля 43-го «с нею сожительствовал», после чего перешел к новой «сожительнице» — Звиняковой. Та, первая, за измену отомстила, по ее доносу во время очередной поездки «за товаром» его арестовали, и ему пришлось провести в полиции на станции Цветково трое суток. Оттуда товарным эшелоном вместе с другими арестованными отправили в Киев, но пока их вели строем на медкомиссию, чтобы отправить в Германию, он сбежал и продолжал как ни в чем не бывало жить в том же Киеве под своей фамилией. Везучий человек, что и говорить.

Читая обо всем этом, я не переставал удивляться — прочитанное слишком отличалось от той картины оккупации, которая представлялась мне по советским фильмам и книгам. Персонажами последней были немцы на машинах и мотоциклах, въезжавшие в мирные города с криком «Матка, яйки!», стойкие подпольщики и партизаны, которых время от времени предавали старосты и полицаи, и где-то на периферии — прочее население, стонавшее под игом оккупантов. Все это, конечно, правда, но не вся правда. Жизнь подавляющего большинства этого «прочего населения», как ни странно, продолжалась. Работали рынки и магазины, открывались столовые и рестораны, театры и кинотеатры, дети ходили в школу, работала почта. Потом жизнь в Киеве сильно ухудшилась, но это потом, впрочем, спекулянтов начавшийся голод никак не коснулся.  А поначалу капитанам, и не им одним, казалось, что «новый порядок» надолго, и надо к нему приспосабливаться. Им это, в общем, удалось.

Забеспокоились герои моего повествования лишь в сентябре 1943 года, когда жизни под немцами приходил конец, фронт вновь приближался к Киеву — шла Донбасская наступательная операция, начиналась битва за Днепр, вот-вот должны были освободить Киев. Как бы капитаны ни процветали, они не могли не задумываться над тем, как будут объясняться, когда придет Красная армия. Вот почему, как написано в приговоре, «в начале сентября 1943 года Костенко вступил в киевскую подпольную партийную организацию», а затем привел туда Несвежинского. Случилось это после того, как Костенко познакомился с ремонтным рабочим железнодорожных мастерских Петром Васильевичем Рябошапка, представившимся ему как член бюро подпольного горкома партии. Рябошапка пригласил Костенко на явочную квартиру и предложил войти в подполье. Тот, не задумываясь, согласился «в целях реабилитации за свое двухлетнее бездействие в тылу противника». Ему дали партийную кличку «Чапленко» и 10 сентября ввели, как опытного кадра, в состав бюро Петровского подпольного райкома КП(б)У, а 20 сентября назначили начальником боевого штаба вооруженных отрядов подпольного горкома. Вскоре была введена еще одна должность начальника штаба (видимо, какого-то другого), и на нее в начале октября по рекомендации Костенко был назначен Несвежинский.

Горкома партии, как такового, в тот момент в городе не было по причинам, о которых еще скажу, и по указанию ЦК Компартии Украины с июля 1942 года функции подпольного горкома партии взял на себя Зализничный (Железнодорожный) подпольный райком партии. Секретарем райкома стал Александр Пироговский, до войны руководивший парткомом лесзавода, но капитаны по большей части имели дело с его фактическим заместителем Брониславой Петрушко (партийная кличка «Ольга»), в прошлом — начальником конторы обслуживания пассажиров Юго-Западной железной дороги. Таким образом, капитаны примкнули к подполью, хронологически третьему с начала войны подполью в городе. Для того чтобы понять, как герои моего повествования сразу, без проверки и без какого-либо опыта подпольной работы заняли столь высокое положение, нужно кратко рассказать о судьбе первых двух киевских подполий.

Разгром первого подполья

По решению ЦК КП(б)У в июле — августе 1941 года в городе для подпольной работы были созданы обком, горком и девять райкомов партии (основные и запасные), а также аналогичные комитеты комсомола. Уже в октябре почти все члены подпольных горкомов и райкомов были арестованы фашистами.

История киевского подполья — это, как можно понять из немногих о нем публикаций, история цепи предательств. Особенно часто мне попадалась в связи с этим фамилия бывшего секретаря Ленинского райкома партии Романченко. Из текста в текст переходит рассказ о том, как тот, встречая на улице знакомого, здоровался с ним за руку, для идущих за ним полицейских в штатском это был знак — и его арестовывали [7] . Познакомившись с опубликованными документами, я понял, что в этом рассказе, возможно, есть некоторое преувеличение, во всяком случае, для изобличения большинства коллег-партаппаратчиков в участии высокопоставленного предателя просто не было необходимости.

В первых числах октября 1941 года по городу распространили приказ фельдкоменданта об обязательной регистрации в течение 24 часов в помещении украинской полиции всех членов и кандидатов в члены партии, а также работников НКВД. В свою очередь, управдомам было предложено сдать в полицию списки указанных в приказе лиц, проживающих в их домах. В определенное приказом время к месту регистрации собралась толпа, образовалась очередь. Тут на глазах у изумленной публики из помещения полиции вышел Романченко, причем он был хорошо одет и, главное, держал себя непринужденно. Так, во всяком случае, сообщалось в совсекретной «Информации о состоянии работы Киевской подпольной организации КП(б)У от 26 березня 1943 р.» [8] , основанной на отчетах подпольщиков. Постепенно стоявших в очереди коммунистов зарегистрировали и отпустили домой.

Мои представления о преследовании коммунистов в немецком тылу вообще оказались несколько преувеличенными. Во многих городах от членов партии требовалось лишь зарегистрироваться в комендатуре, и их вполне могли оставить в покое. По подсчетам историка Бориса Ковалева, в каждом райцентре Калининской, Курской, Орловской, Смоленской областей добровольно пришли на регистрацию в немецкие комендатуры в среднем от 80 до 150 коммунистов. Большинство из них до войны были на ответственных должностях и в период оккупации продолжали работать на немцев.

Десять лет назад в Киеве опубликованы рассекреченные документы и в их числе показания некоего Ивана Шахова, допрошенного следователем госбезопасности 24 августа 1943 года [9] . Согласно протоколу допроса, в начале октября 1941 года его завербовало гестапо и направило под видом арестованного в камеру к другим заключенным. Там он узнал, что среди них был секретарь райкома партии Иван Михайлович Романченко. Тот «напевал веселые песенки, рассказывал, что до войны прекрасно жил, любил выпить и хорошо покушать, хотя и немного зарабатывал, но благодаря широким знакомствам умел хорошо устраиваться и мог все достать». К немалому удивлению Шахова, немедленно доложившего о том, какая птица залетела в темницу, 7 октября высокопоставленного коммуниста выпустили на волю. После своего освобождения он вновь встретился с ним, Романченко к тому моменту «получил новую квартиру» и «охотно рассказывал о себе, о том, как попал в окружение, как возвратился в Киев, как соседи по его дому были удивлены, что он жив, тогда как до его появления были слухи, что он якобы был убит немцами».

В другом опубликованном документе — докладной записке инструктора оргинструкторского отдела ЦК КП(б)У И. Миронова секретарю ЦК КП(б)У  Д. Коротченко от 22 мая 1943 года «О киевском подполье» [10] — приводится свидетельство Скляренко, бывшего инструктора Петровского райкома партии, попавшего в окружение в сентябре 1941 года и возвратившегося в Киев, о службе Романченко в областной полиции следователем по политическим делам.

Вероятно, он и в самом деле сыграл свою подлую роль, однако вряд ли можно поверить тому, что исключительно «в результате предательства проходимца Романченко, знавшего в лицо многих подпольщиков, в октябре 1941 года гитлеровцы провели в городе массовые облавы и аресты. Были схвачены почти все члены подпольного горкома партии» [11] . В советское время его имя было едва ли не единственным именем из числа коллаборационистов, которое было дозволено упоминать, и потому, скорее всего, историки тех лет просто повесили на эту фигуру все провалы подполья.