История российского сыска - Пётр Кошель

Примаков, в 1920-х годах примыкавший к троцкистской оппо­зиции, под давлением следствия в конце концов назвал многих известных ему оппозиционеров. 16 октября 1936 года он написал письмо Сталину, где указывал:    —

«Я не троцкист и не знал о существовании военной организа­ции троцкистов. Но я виновен в том, что, отойдя от троцкизма в 1928 году, я не до конца порвал личные связи с троцкистами, бывшими моими товарищами по гражданской войне и при встре­че с ними (с Кузьмичевым, Дрейцером, Шмидтом, Зюком) вплоть до 1932 года враждебно высказывался о тт. Буденном и Вороши­лове... Личные отношения с бывшими троцкистами после моего отхода от троцкистской оппозиции прервались, и со многими я совершенно перестал встречаться...

Заявление об отходе от троцкизма я написал в 1928 году, в Ка­буле, в полной изоляции от троцкистов — написал честно, без двурушничества, без обмана.

Когда осенью 1930 года вернулся я из Японии и виделся с Пя­таковым, меня поразила одна фраза в нашем разговоре. ГЪворя о линии партии, Пятаков сказал: «Делается то, что надо, но мы, вероятно, сделали бы это лучше». Я ответил на это: «Как можно делить на мы и не мы, раз делается то, что надо?»

Раньше я часто бывал у Пятакова, с этого времени перестал бывать — не было доверия к его честности. После возвращения из Японии я очень активно работал в партии и армии...

Я не троцкист и не контрреволюционер, я преданный боец и буду счастлив, если мне дадут возможность на деле, работой до­казать это».

На первом допросе 24—25 августа 1936 года Путна признал, что в 1926—1927 годах он участвовал в троцкистско-зиновьевской оппозиции, но полностью от нее отошел и никакой контрреволю­ционной деятельностью не занимается. Однако уже на следую­щем допросе, 31 августа, Путна дал показания о существовании всесоюзного, параллельного и московского центров троцкистско- зиновьевского блока и о своем, совместно с Примаковым, учас­тии в военной организации троцкистов.

Репрессии в армии особенно усилились после февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б). По вопросу о положении с кадрами в армии на Пленуме ЦК выступили Ворошилов и Гамар­ник. По их оценке, политико-моральное состояние личного соста­ва в армии не вызывало тревоги. «К настоящему моменту, — заявил Ворошилов, — армия представляет собой боеспособную, верную партии и государству вооруженную силу... отбор в армию исключи­тельный. Нам страна дает самых лучших людей».

Однако Молотов совсем иначе оценивал положение дел с ар­мейскими кадрами, дав, по существу, установку о необходимости вскрыть вредительскую, шпионскую и диверсионную деятель­ность троцкистов в армии. В заключительном слове на пленуме Молотов заявил следующее:

«Было вначале предположение по военному ведомству здесь особый доклад заслушать, потом мы отказались от этого, мы име­ли в виду важность дела, но пока там небольшие симптомы шпионско-диверсионно-троцкистской работы. Но я думаю, что и здесь, если бы внимательнее подойти, должно быть больше... Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей. Это было бы нелепо...

Военное ведомство — очень большое дело, проверяться его ра­бота будет не сейчас, а несколько позже, и проверяться будет очень крепко».

Как свидетельствуют архивные документы, эта установка Мо­лотова, равно как и его утверждение о широком распростране­нии вредительства в народном: хозяйстве, не имела под собой ни­каких оснований. Тем не менее требование о проверке военного ведомства было воспринято руководством Наркомата обороны и НКВД как прямая директива по чистке армии и ликвидации врагов народа, проводивших в рядах Красной Армии вредитель­скую работу.

Подчиняясь этой директиве, руководство НКВД стремилось любыми путями добиться от арестованных военачальников и бывших сотрудников НКВД показаний о существовании военно-троцкистской организации в армии и о том, что во главе ее стоят Тухачевский и другие видные военные деятели.

В апреле 1937 года Политбюро ЦК приняло решение об отме­не поездки Тухачевского в Лондон на коронацию английского короля Георга VI. Формально это решение основывалось на спецсообщении Ежова от 21 апреля 1937 года Сталину, Молото­ву и Ворошилову. Вот текст этого сообщения:

«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки товарища Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов пред­полагается совершить террористический акт.

Для подготовки террористического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка). Источник не ис­ключает, что террористический акт готовится с намерением вы­звать международные осложнения.

Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану товарища Тухачевского, гаран­тирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку товарища Тухачевского в Лондон отменить. Прошу об­судить».

На этом документе имеется резолюция Сталина: «Членам ПБ. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением товарища Ежова. Нужно предложить товарищу Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин». Рядом надпись Во­рошилова: «Показать М. Н. 23.fV. 37 г. К. В». На этом же экземп­ляре сообщения расписался Тухачевский, подтвердив этим, что он ознакомился с документом.

22 апреля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло поста­новление:

1. Ввиду сообщения НКВД о том, что товарищу Тухачевско­му во время поездки на коронационные праздники в Лондон уг­рожает серьезная опасность со стороны немецко-польской тер­рористической группы, имеющей задание об убийстве товарища Тухачевского, признать целесообразным отмену решения ЦК о поездке товарища Тухачевского в Лондон.

2. Принять предложение НК обороны о посылке товариша Орлова на коронационные праздники в Лондоне в качестве пред­ставителя СССР по военной линии».

22—25 апреля 1937 года от бывшего начальника Особого от­дела НКВД СССР М. И. Гая и бывшего заместителя наркома внутренних дел СССР Г. Е. Прокофьева, к этому времени арес­тованных, были получены показания о преступных связях Туха­чевского, Уборевича, Корка, Шапошникова, Эйдемана и других с Ягодой.

Однако попытки получить тогда же показания на военных у арестованного Ягоды успеха не имели. На допросе Ягода пока­зал: «Личных связей в буквальном смысле слова среди военных у меня не было. Были официальные знакомства. Никого из них я вербовать не пытался».

27 апреля 1937 года работники НКВД получили показания от арестованного заместителя начальника отдела НКВД 3. И. Воловича на Тухачевского как участника заговора, обеспечивающего поддержку этого заговора воинскими частями.

Показания Гая, Прокофьева и Воловича носили общий харак­тер и противоречили друг другу. Они были добыты в результате обмана, провокаций и насилия. В суде эти показания проверены не были, так как Гай, Прокофьев и Волович были расстреляны в 1937 году без суда, «в особом порядке».

В своих объяснениях в КПК при ЦК КПСС от 20 декабря 1961 года И. Д. Суровицких, бывший работник НКВД, сообщил:

«Все, что творилось в органах НКВД в то время, было от нача­ла до конца продуманной и подготовленной провокацией... Пове­дение Воловича на следствии свидетельствовало о том, что он был подготовлен к даче нужных показаний... Воловича допрашивал Ежов... Абсолютное большинство фамилий подсказывалось Воловичу Ярцевым или мною по его указанию...

Логичность показаний арестованных также диктовалась след­ствием. Так было и с показаниями Воловича на Тухачевского как на участника заговора, подготавливавшего войска к военному за­хвату власти заговорщиками... Я и Ярцев получили от Воловича развернутые показания на Тухачевского как на участника загово­ра, готовившего армию для обеспечения военного переворота, то есть добились подтверждения о наличии воинской силы и за­крепили нужную Ежову солидность и серьезность заговора».

Несмотря на то что никаких достоверных доказательств о нали­чии заговорщиков среди руководящих военных кадров не было, Сталин на обеде у Ворошилова, состоявшемся после первомай­ского парада 1937 года, в присутствии многих военных руководи­телей открыто высказал угрозы в адрес врагов, имевшихся среди военных.

Об этом заявлении Сталина напомнил 27 сентября 1937 года бывший начальник Разведуправлсния РККА комкор С. П. Уриц­кий в письме к Ворошилову: «... 1 мая 1937 года после парада у Вас на квартире вождь сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, до­стойно займет свое место за славным столом в октябрьскую го­довщину».

Такие угрозы стали сигналом для расширения репрессий в ар­мии и фальсификации дела о военном заговоре.