Эраст Петрович – вот как его звали, красавчика этого. При взгляде на раскрытый формуляр князь нахмурился, потому что список был нехорош. Опасностью попахивало от списка. Уже не раз и не два просмотрел генерал-губернатор личное дело своего нового сотрудника, а ясности не прибавилось. Формуляр и в самом деле выглядел претаинственно. Ну, 26-ти лет, православного вероисповедания, потомственный дворянин, уроженец Москвы. Это ладно. По окончании гимназии, согласно прошению, приказом по московской полиции утвержден в чине коллежского регистратора и определен на должность письмоводителя в Сыскное управление. Это тоже понятно.
Но затем начинались сплошные чудеса. Что это, спрашивается, такое – уже через два месяца: «За отличную усердную превосходную службу Всемилостивейше произведен вне всякой очереди в чин титулярного советника с зачислением по Министерству иностранных дел»! А далее, в графе «награждения» и того пуще: «Орден Св. Владимира 4 степени за дело „Азазель“ (секретный фонд Отдельного корпуса жандармов)»; «орден Св. Станислава 3 степени за дело „Турецкий гамбит“ (секретный фонд Военного министерства)»; «орден Св. Анны 4 степени за дело „Алмазная колесница“ (секретный фонд Министерства иностранных дел)».
Казимир Иосифович : Какое ещё «однако»? Где наше наследство? Слюньков : Честно говоря, я пребываю в некотором затруднении… Видите ли, в инструкции сказано, что означенный предмет должен быть передан наследнику в присутствии одного человека, некоего Фандорина Эраста Петровича, который сделает необходимые разъяснения… Лидия Анатольевна : Фандорин? Милый, не тот ли это молодой человек, о котором говорили в салоне у Одинцовой? Станислав Иосифович : Да, вне всякого сомнения. Он ведь недавно вернулся…
Последние слова были произнесены уже в спину коллежскому регистратору, который так торопился покинуть свой унылый, обтянутый клеёнкой стол, что чуть фуражку не забыл. * * * В участке молоденького чиновника из Сыскного провели к самому приставу, однако тот, увидев, что прислали не Бог весть какую персону, времени на объяснения тратить не стал, а вызвал помощника. – Вот, пожалуйте за Иваном Прокофьевичем, – ласково сказал пристав мальчишке (хоть и мелкая сошка, а всё ж из управления). – Он вам…
Фандорина усадили за высокую конторку, принесли тощую папку с делом. Эраст Петрович прочел заголовок « ДЕЛО о самоубийстве потомственного почетного гражданина Петра Александрова КОКОРИНА 23-х лет, студента юридического факультета Московского императорского университета. Начато мая месяца 13 числа 1876 года. Окончено … месяца … числа 18.. года» и дрожащими от предвкушения пальцами развязал веревочные тесемки. — Александра Артамоновича Кокорина сынок, — пояснил Иван Прокофьевич, тощий…
Она наморщила лоб, приготовившись услышать чужую речь. Лучше не говорить, а кивать и мотать головой. Только бы не забыть – у болгар все наоборот: когда киваешь, это значит «нет», когда качаешь головой, это значит «да». Но голубоглазый ни о чем спрашивать не стал. Удрученно вздохнул и, слегка заикаясь, сказал на чистом русском: – Эх, м-мадемуазель, лучше дожидались бы жениха дома. Тут вам не роман Майн Рида. Скверно могло з-закончиться. Глава вторая, в которой появляется много интересных…
Все, кто должен был сесть на пароход в Саутгемптоне, оказались на месте, а сие означало, что, несмотря на потерю значка, преступник на пароход все-таки прибыл. Видно, считает полицейских полными идиотами. Или надеется затеряться среди такой уймы народа? А может, у него нет другого выхода? В общем, ясно было одно: прокатиться до Гавра придется. Гошу выделили резервную каюту, предназначенную для почетных гостей пароходства. Сразу после отплытия в гранд-салоне первого класса состоялся банкет, на…
Эраст Петрович – вот как его звали, красавчика этого. При взгляде на раскрытый формуляр князь нахмурился, потому что список был нехорош. Опасностью попахивало от списка. Уже не раз и не два просмотрел генерал-губернатор личное дело своего нового сотрудника, а ясности не прибавилось. Формуляр и в самом деле выглядел претаинственно. Ну, 26-ти лет, православного вероисповедания, потомственный дворянин, уроженец Москвы. Это ладно. По окончании гимназии, согласно прошению, приказом по московской полиции…
В гостиную вошел, а пожалуй что и вбежал ражий малый в губернаторской ливрее, зачастил с порога: – Ваше высокоблагородие, Фрол Григорьич зовут! Беспременно чтоб пожаловали в самом срочном порядке! Буза у нас, Эраст Петрович, умалишение! Фрол Григорьич говорят, без вас никак! Я на санях княжеских, вмиг долетим. – Что за «буза»? – нахмурился надворный советник, однако поднялся и халат скинул. – Ладно, поехали п-посмотрим. Под халатом оказалась белая рубашка с черным галстуком.
– Маса, жилет…
Ты, конечно, не виновата. Бездушное, жестокое общество вываляло тебя в грязи. Но я тебя отчищу и спасу. На душе светло и радостно. Кто знал, что так выйдет. У меня не было намерения нарушать пост – иначе путь мой лежал бы не через эти жалкие трущобы, а через зловонные закоулки Хитровки или Грачевки, где гнездятся мерзость и порок. Но великодушие и щедрость переполняют меня, совсем немного подцвеченные нетерпеливой жаждой. «Я тебя сейчас обрадую, милая, – говорю я. – Идем со мной».
Я в мужском…
Задание от его сиятельства князя Владимира Андреевича получено ответственное, но нетрудное. Встретить важную персону, сопроводить к князю на завтрак, после – в тщательно охраняемую резиденцию на Воробьевых горах для отдыха, а вечером отвезти новоиспеченного сибирского генерал-губернатора к челябинскому поезду, к которому уже будет прицеплен министерский вагон. Вот, собственно, и всё. Единственный трудный вопрос, терзавший Эраста Петровича со вчерашнего дня, заключался в следующем: подавать ли руку…
Её высочество, слава богу, тоже из своего купе не выходила и проказу Павла Георгиевича не видела. С самого Петербурга заперлась с книжкой, и даже знаю, с какой именно. «Крейцерова соната», сочинение графа Толстого. Я читал, на случай если зайдёт разговор меж дворецкими – чтоб не ударить лицом в грязь. По-моему, чтение прескучное и для девятнадцатилетней девицы, тем более великой княжны, совершенно неуместное. В Петербурге Екатерина Иоанновна нипочём не позволила бы дочери читать этакую пакость. Надо…
Обломком кораблекрушенья В пучины вспененную пасть Без слов, без слез, без сожаленья Упасть, взлететь и вновь упасть! На звонкоголосую барышню с толстой косой через плечо заоглядывались – кто с любопытством, кто неодобрительно, один купчишка даже покрутил пальцем у виска. В общем, первую в Машиной жизни публичную акцию, пускай совсем крохотную, можно было счесть удавшейся. Погодите, то ли еще будет. Поступок был символичным, с него начинался отсчет новой эпохи, рискованной и раскованной.…
Вниманию читателя представляется книга "Смерть Ахиллеса", представляющая собой оригинальный экземпляр творчества автора "Акунин Борис (Чхартишвили Григорий Шалвович)". Количество используемых литературных приёмов поражает, но именно их многообразие делает произведение гораздо выразительнее и ярче. Параллельные конструкции и контаминации делают прочтение книги не только интересным, но и полезным, поучающим занятием. Автор привлекает читателя динамично развивающимся сюжетом и обилием непривычных ситуаций, в которых оказываются главные герои. Читая книгу, читатель как будто путешествует с героями, его полностью захватывают и поглощают события, описанные в книге. Акрофония данного фолианта порождает у читателя ни с чем несравнимое вдохновение и располагает поразмышлять о драматических судьбах героев повести. Волшебным образом закрученный сюжет произведения готовит читателя к поистине невероятной по масштабу и великолепию изящной развязке. После прочтения книги, вдохновляешься настолько, что хочется, по-другому взглянуть на привычные вещи, автор создаёт поистине волшебные произведения, способные перевернуть мир читателя. Мысли и жизненная философия, изложенная в книге понятна и близка многим, заставляет задуматься о чем-то важном. Почитать "Смерть Ахиллеса" автора "Акунин Борис (Чхартишвили Григорий Шалвович)" будет интересно, а неожиданные повороты сюжета сделают чтение ещё и увлекательным.
Щенок спал на коврике около дивана. Вдруг сквозь сон он услышал, как кто-то сказал: — Мяу! Щенок поднял голову, посмотрел — никого нет. «Это, наверно, мне приснилось», — подумал он и улёгся поудобнее. И тут кто-то опять сказал: — Мяу! — Кто там? Вскочил Щенок, обежал всю комнату, заглянул под кровать, под стол — никого нет! Влез на подоконник, увидел — за окном во дворе гуляет Петух.
«Вот кто не дал мне спать!» — подумал Щенок и побежал во двор к Петуху. — Это ты сказал…
— Да, хилым меня никто не назовет. Если понадобится, я могу и железо переварить. Но сейчас у меня что-то вроде несварения. Многое из того, что вы говорили, я никак переварить не могу. Ведь меня, понимаете, этому не учили. Я люблю читать, люблю стихи, и когда у меня бывало свободное время, я читал, но никогда не задумывался над прочитанным, вот как вы. Поэтому я и разговаривать о книгах не умею. Я словно человек, пустившийся в плавание по незнакомому морю без компаса и карты. А теперь мне захотелось…
— Сказано же было — не бежать! — звенящим голосом сказала непонятно откуда взявшаяся девица с «конским хвостом» на макушке и очень дерзким видом. Она предостерегающе сдвинула брови и отрицательно покачала головой. — Вот только не надо глупостей. — Вы что это себе позволяете! — сквозь страх прикрикнул на незваных гостей Никанор, пытаясь не обращать внимания на то, что его колени предательски дрожат. — По какому праву вы мне угрожаете? В последний момент его голос сорвался и, вместо того чтобы…
По дороге к месту казни ему несколько раз давали шанс отречься. Надо было только облизать ботинки Уорделлу и попросить прощения, тогда его пощадят. Но в Себастьяне вновь проснулся монстр, и он отвечал всеми английскими и итальянскими ругательствами, которые когда-либо слышал. На тот раз упорство ему не помогло, помогли законы физики. Он был хоть и маленький, но очень нескладный. Например, костлявые, но широкие плечи не пролезли в очко уборной. Все, что смог сделать Уорделл, это держать его голову…
XXIII Изображу ль в картине верной Уединенный кабинет, Где мод воспитанник примерный Одет, раздет и вновь одет? Всё, чем для прихоти обильной Торгует Лондон щепетильный И по Балтическим волнам За лес и сало возит нам, Всё, что в Париже вкус голодный, Полезный промысел избрав, Изобретает для забав, Для роскоши, для неги модной, — Всё украшало кабинет Философа в осьмнадцать лет.
XXIV Янтарь на трубках Цареграда, Фарфор и бронза на столе, И, чувств изнеженных отрада,…
Змеящаяся между деревьев тропа вывела троицу к узкой, как лесной ручей, дороге на которой, фыркая паром, стояла низкорослая, мохнатая лошадка, запряженная в самодельные сани, больше напоминающие волокушу. В санях, на лапах ельника, завернувшись в мохнатую подстилку, дремал возница – тот самый крепыш Алеша, с которым Вадик ругался у ворот в день приезда в кибуц. Правда, к моменту, когда лыжники вышли к саням, он уже не дремал, а бдел, как полагается дозорному, (видать слух у парня был достойным!)…
— Ой, какая снегурка-а-а… — И вас с наступающим! — пискнула Люба и протиснулась в подъезд. Лифт ждать не стала, что там, четвертый этаж, дел-то. И по лестнице дробно застучали ее каблуки. У двери квартиры Самойловых перевела дух, посмотрела на часы на запястье. Без десяти. Отлично, она укладывается. Давя на кнопку звонка, Люба ощущала практически спортивный азарт. Она успела. Успела! Спустя полминуты от этой уверенности не осталось и следа. Никто не торопился открывать…
Павел, словно спросонок, вскинул голову и пристально уставился в разгорячённое лицо Анфисы Васильевны. – Была бы Шурка постарше да характером потвёрже, – не замечая его внимательного, угрюмого взгляда, продолжала Анфиса Васильевна. – Ну, разве она может? Ну, подумай ты сам, какая из неё мачеха?! – А моей дочери, мамаша, не мачеха нужна, а мать…– Павел размял в пальцах папиросу, закурил неумело. – У законных моих детей всё имеется: и отец, и мать, и бабушка, и дом родной! А у… той никого. Я один.…